Г. Салмон (Нидерланды)

 

НАУКА КАК ВЛАСТЬ И НАУКА КАК КОММУНИКАЦИЯ (ПРОТИВОБОРСТВО ДВУХ ТРАДИЦИЙ)

 

© Г. Салмон

 

Введение

 

Многие философы и социологи науки обратили внимание на тот факт, что научная деятельность не протекает в отрыве от соци­альных процессов. И хотя наука, как показал Т.Кун, – это прежде всего деятельность научного сообщества, она в то же время выпол­няет определенные функции внутри общества, которое финансирует работу ученых, ожидая от них определенных результатов. Подобное положение может привести к утрате научной независимости, к не­обходимости считаться с полити­ческими и экономи­ческими интере­сами общества. Существование таких взаимоотношений между на­укой и властью явилось одной из причин, начавшейся в 60–х гг. XX в. критики западнонаучной традиции.

Другая причина коренится во внутренних взаимоотно­шениях науки и власти: сама наука возникает как форма власти, господства и контроля. Мы начинаем осознавать науку как форму инструмен­тальной рациональ­ности, которая манипулирует как вещами всеми объектами, в том числе и человеком. Данный критический подход к науке впервые появился в неомарксистской Франкфуртской школе, а также в движениях контркультуры. Там же мы обнаруживаем по­пытки заложить в основание научной деятельности новый фунда­мент: коммуникатив­ную рациональ­ность.

В течениях, оппозиционных западнонаучной традиции, в том числе и в контркультуре, понятие коммуникации является фунда­ментальным. Согласно традиции донаучных воззрений, человек – это частица универсума, причастная к мировому сознанию. И куль­турное движение "Новый век" ратует за возвращение к такому со­стоянию. Однако, существуют и такие течения, сторонники которых и принимают положительные стороны современной науки, и в то же время хотят восстановить разрушенные коммуникативные процессы. На реализацию этих попыток могут повлиять духовные традиции многих культур, в том числе и неевропейских (например, ислам­ской). Но здесь мы ограничиваемся указанием лишь на центрально–европейские источники для новой науки.

Мы начнем с анализа процесса развития современной науки; затем обсудим ту научную традицию, которая вышла из центрально­европей­ской культуры; а в заключение мы поговорим о значении коммуни­катив­ного подхода к действитель­ности.

 

 

Развитие современной науки

 

Современная наука обнаруживает две характерные черты, имеющие особую важность для темы нашего исследова­ния: а) объ­ективация природы и создание научного метода; б) институцио­нали­зация научной деятельности.

С развитием научного метода в первой половине XVII в. по­явилась возможность создать такой мир объектов, который суще­ствовал бы отдельно от внутреннего мира человека. Этот научный метод создал такую математическую форму, сквозь которую завид­нелся новый мир, мир, лишившийся всякого смысла. То традицион­ное понимание космоса, в котором человек имел свое "естественное место", исчезло, и теперь ученый вынужден подыскивать к природе новые ключи. "Книга Природы, – провозгласил Галилей, – напи­сана на языке математики".

Параллельно процессу размеживания субъекта и объекта про­исходит и процесс ограничения познавательных способностей чело­века. Первоначально в круг этих способностей входили такие каче­ства, как интуиция, фантазия, воображение. Теперь же предпочте­ние было отдано рациональному анализу, т.е. стремлению человека к рационали­зации культуры. С течением времени эта "аналитическая" рациональность превратилась в рациональность "инструментальную" – в способность организовывать средства для достижения некоторой цели. В этом процессе научная деятельность теряла свою связь с моральными оценками и вела к дальнейшей дезинте­грации личности.

Другая характерная черта – это создание научных институтов и академий, начиная со второй половины XVII в. Как показал Франц Ятес, этому процессу предшествовала деятельность "невидимых колледжей", в которых духовные ценности так называемых розен­край­церов были заменены на сугубо практические, способствовав­шие развитию капиталисти­ческого общества. В то самое время, когда розенкрай­церов­ский Манифест пропаганди­ровал наступление новой эры – эры духовности, в обществе стали появляться "жрецы науки", которые вверили себя основным принципам материалисти­ческой метафизики.

Путь к современной науке пролег между вехами, оставленными Декартом, Кеплером, Бэконом, Галилеем и Ньютоном. В их трудах естество­знание создало миру новый образ. Декарт обособил душу от материи, внутренний мир от внешнего, и их взаимосвязь стала крайне проблематичной. Галилей, а позднее Локк, отделили пер­вичные качества (т.е. те, которые могут быть измерены, например, объем, вес, расстояние) от вторичных, человеческих качеств (например, цвет, обоняние, вкус). Согласно господству­ющей точке зрения наука в состоянии рассматривать только первичные каче­ства. Вторичные качества она оставляет в стороне.

Данный мир – мир математических свойств – больше не является жизнен­ным миром человека. Это механи­ческий универсум, в котором человек занимает случайное место, а мир при этом может функциони­ровать и без него. Личный, осмысленный мир, мир духовных ценностей, чувств и мыслей, мир, осознанный и свободный, теряет свою связь с научным миром, в котором господствует детер­минизм.

Научная картина мира "знает" лишь количество, но не каче­ство, "знает" только то, что может быть объективи­ровано. Такая картина мира – это наступление на обширный мир человеческого опыта, на тот мир, в котором люди чувствуют себя уютно, и с кото­рым они имеют внутреннюю взаимосвязь. Новый же мир науки, по словам Бэкона – это мир изнасилованный, подвергающийся таким истязаниям, что он непременно раскроет свои тайны и секреты; и только такой мир – мир объектов и может быть манипулируем тех­нологией.

С развитием науки процесс объективации не ограничился при­родой. Шаг за шагом этот процесс охватывал собой все новые и но­вые области знания: и живую природу, и общество, и, наконец, че­ловека. Наука стала знакомить нас с технологиями биологической, социальной и человеческой инженерии. И сам человек, и общество в целом превратились в лишенные свободы объекты, которые, если только в этом возникнет необходимость, будут подвергнуты "перестройке". Генная инженерия – это лишь один их плодов эво­люции той науки, которая основывается на власти, и которая пода­вила природу, общество и человека.

В процессе внешнего "омеханичивания" человека произошло также и внутренне его "омеханичивание", выразившееся в измене­нии сознания. Новое "объектное сознание" разрушило более древ­ние формы "сопричастного сознания". Оно свело всю полноту со­причастного чувственного переживания к простой регистрации ре­зультатов измерения. Человек превратился в наблюдателя, замеча­ющего лишь те процессы, для обнаружения которых необходим только глаз. Причем достаточно только одного, даже не различа­ющего цвета, глаза!

Профессиональная деятельность не требует ни моральных кри­териев, ни интуиции, ни воображения. Они не играют роли в науке, хотя могут играть роль в частной жизни ученого. И, если это необ­ходимо, они могут быть скрыты. Хорошим примером столь нор­мальной ситуации служит жизнь и даже само лицо Исаака Нью­тона. Серия его портретов показывает, как механическое мышление способно жестоко изменить лицо человека. Молодой Ньютон ка­зался неземным, магическим существом, интересующимся оккульт­ными науками и алхимией. В последующие же годы он умалчивал о своих алхимических экспериментах и интересах по политическим соображениям, хотя никогда не терял интереса к алхимии. И лицо его отразило поворот к механическому миросозерцанию и к суровой самоцензуре.

Институционализация науки внутренне связана с появлением всех современных институтов. Во многих своих исследова­ниях Мишель Фуко пытался выяснить взаимосвязь между властью и зна­нием, между возникновением институтов, в которых человек под­чиняется дисциплине и порядку, и происхожде­нием современных социальных и гуманитар­ных наук. Для него наука – это результат взаимодейст­вия дисциплинар­ной практики, существующей в стра­нах Запада, и потребностей нового экономи­ческого порядка, что и делало саму науку формой власти.

Это нашло отражение и в практике научного общения. Так, в первые годы существования академий уровень научной кооперации был очень высок. До нашего времени – времени научных конгрессов – ученые писали друг другу письма, существовали также научные письма с новостями и протоколами академических сессий. Однако новые открытия и новое знание в состоянии ныне принести ученым признание, славу и новые средства. Поэтому сейчас они тщательно охраняются, пока не принесут значительную выгоду.

Другим современным аспектом научной коммуникации явля­ется способ представления знания. Учение предпочитают писать статьи на очень абстрактном языке и поэтому могут быть поняты лишь внутри замкнутого сообщества своих коллег. Этот язык не ха­рактеризует личности ученого, он апеллирует только к рассудку чи­тателя; он не доходит до его сердца, и поэтому может служить лишь очень ограниченной формой общения людей. Выясняется это во время встреч и дискуссий: односторонние умы обычно не в состо­янии встречаться друг с другом или понимать другого ученого как человека.

 

 

Центральноевропейская наука

 

Центральная Европа как культурный ареал охватывает немец­кие территории, а также территории тех народов, которые подвер­глись сильному воздействию со стороны германской культуры: по­ляков, чехов, словаков, венгров, словенов и хорватов. Их культура обнаруживает влияния античного мира и Западной Европы, но имеет и свои собственные характерные особенности. В своей основе это такая культура, которая в определенные периоды, например, в эпохи Возрождения, романтизма и в начале нынешнего столетия, в значительной мере благоприятст­вовала развитию свободной лично­сти. Затем эта культура пришла в упадок, хотя в таких странах центральной Европы, как Польша, Чехословакия и Венгрия, се­годня наблюдается ее подъем. Что касается культуры Германии, то она в значитель­ной степени стала частью западной культуры.

В центральноевропейской культуре развивались собственные научные традиции. В ней наука ("Wissenschaft") в большей степени имеет философскую и духовную направленность, чем в западной культуре. Она более коммуника­тивна, нежели властна. Центрально­европей­ская наука принимает разделение на субъект и объект, но стремится создать в мышлении (т.е. сознательно) новое отношение между ними.

Ее цель – восстановить "сопричастное сознание" донаучной традиции и преодолеть замкнутость ученого–наблюдателя. Центрально­европей­ский ученый стремится ознакомиться с теми объек­тами, которые он исследует, но изменить их – не цель для него.

Натурфилософия центральноевропейской культуры использо­вала метафору: "чтение Книги Природы". Ученый подготавливал себя к тому, чтобы читать эту Книгу, для чего внутренне настра­ивался на связь с природой. Связь эту можно пережить как встречу, соединение, общение с миром. Существенным условием здесь явля­ется чувство любви к объекту: только то, что я люблю, может само мне раскрыться. Фактически, это старая европейская идея, которую мы находим в работах французского философа Б.Паскаля и у бл. Августина, а также в более поздних работах, например, у немец­кого философа М.Шелера.

Примеры такого "центрально­европей­ского исследования" при­роды можно почерпнуть из алхимии (которая не является исключи­тельно центрально­европей­ским явлением), а также из трудов Парацельса, Беме, Гете. Внутренняя ценность природы представляет для них большую важность, нежели ценность инструмен­тальная. Так, алхимия являлась скорее путем, ведущим к пониманию секретов природы, чем инструментом для добывания золота. Первона­чально возникшее "химическое" знание не было целью алхимии, оно стало ее побочным продуктом. Алхимики считали, что существует вза­имосвязь между процессами, протекающими в опыте, и духовными – происходя­щими в душе исследователя. Алхимик проникал посте­пенно в секреты природы, и этим преобразовывал свою душу. Тот метод, который использовался в центрально­европей­ской культуре, полностью отличается от методов западной науки. Здесь естествоис­пытатель развивал свою внешнюю восприим­чивость так же хорошо, как и восприим­чивость внутреннюю, и только после этого присту­пал к поиску сущности вещей и к "чтению Книги Природы". Что же касается Парацельса и Беме, то у них была своя "теория сигна­тур", которая отражала творческие и духовные силы, действующие в природе.

Мы можем назвать метод, используемый центральноевропей­ской традицией, феномено­логи­ческим или герменевтическим, а иногда он именуется гетевским методом, поскольку именно гетевские произведения, такие как "Учение о цвете" и "Метаморфоз растений", легли в основу этого нового направления в исследовании природы.

В центрально­европей­ской науке сходным образом шло изуче­ние человека (в философ­ской антропо­логии) и общества (в так на­зываемой "понимающей" социологии). Поскольку ученый сам явля­ется человеком, он не может полностью объективи­ровать других людей и общество, но он вполне способен ознакомиться со своим объектом, так как обладает глубинным пониманием его сущности.

Гете смотрел на человека как на инструмент познания мира. Для того, чтобы подготовиться к общению с природой, человек дол­жен развивать свои чувства, обогащать внутренний опыт, опираясь на свои наблюдения; он должен совершенст­вовать мышление, будо­ражить воображение и внутренне изменяться вместе с изменением объекта. Гете детально не развивал ни свой метод, ни свою теорию познания. Это было сделано австрийским философом Р.Штейнером. Штейнер выделил четыре стадии в гегевском феноменоло­гическом подходе к природе и сформули­ровал их в качестве основных шагов Новой науки – науки, стремящейся преодолеть разделение на субъ­ект и объект.

Первый шаг – это непредубежденное наблюдение, ведущееся с помощью всех наших органов чувств, во время которого нам сле­дует воздерживаться от гипотез, суждений и умозаключений. Вто­рой шаг – это развитие в себе способности к "точному чувственному воображению", благодаря которому мы сможем создавать внутрен­ние образы того, что наблюдаем. Эти образы, после того как мы провели с ними эксперименты внутри самих себя, должны быть скорректированы и усовершенствованы, чтобы ими отражались по­длинные качества наблюдаемого объекта. Третий шаг приводит к формированию концепций, отражающих глубинный смысл вещей, причем последние должны быть поняты в реалисти­ческом духе, а не в обычном, номиналисти­ческом. И, наконец, опираясь на собствен­ный опыт, мы приходим к убеждению, что "Книга Природы" начи­нает с нами говорить. Такой опыт Штейнер называет "общением".

Этот метод, который может быть применен и в науках о чело­веке, и в науках об обществе, сочетает в себе наблюдение и раз­мышление так, что придает обеим наукам новый смысл. Наше обычное научное наблюдение слишком ограничено, ибо не требует процесса внутреннего экспери­мен­тиро­вания. Наше мышление руко­водимо гипотезами и абстрактными теориями, и творческий путь его тоже тернист. В науке мы не реализуем многие качества нашего сознания: мы теряем доверие к способности мышления открывать истину, познавать мир живых форм и идей. Однако, пользуясь ме­тодом, предлагаемым центрально­европей­ской наукой, мы можем вступить с действитель­ностью в новую взаимосвязь с помощью ду­ховно обновленных чувств мышления.

Центрально­европей­ская наука – это диалог с природой и с людьми. Она более наука творческих личностей, нежели институ­циализи­рован­ных школ. Коммуни­катив­ный характер такой науки показывает, что знание передается другим людям, и процесс позна­ния никогда не может происходить в абстрактной форме, ибо наце­лен на понимание Природы всем существом человека, а не только его рассудком. Представления знания могут принимать различные формы: символическую (как в алхимии), поэтическую (как в гетевской философии природы), или же некоторые другие формы. Но что касается традиционных академических форм научного познания, то они очень редко достигают глубинного понимания и никогда – лич­ностной переработки.

 

 

Значение центральноевропейского подхода

 

Центрально­европей­ская наука является наследницей донаучных форм познания мира, но в ней коммуникативные процессы осуществляются на уровне сознания. Она принимает разграничение на субъект и объект, но хочет его преодолеть, тем самым предлагая сделать важный шаг за пределы тех ограничений, которые установила для себя Западная наука. Мы находим Западную науку не; только в Америке или в Западной Европе, но также и в Восточной Европе. Марксизм, и та материалистическая философия, в которую он вылился, являются частью западной науки. И как марксизм принимает все основные положения западных теорий развития, так и науки восточных стран разделяют основные положения Западных, наук. "Инструментальная" рациональность – это ядро доминиру­ющей парадигмы научного и социального развития. "Инструментальная" рациональность – это выражение отчуждения. Она основывается на власти и насилии, которые направлены против нашей внутренней и внешней природы.

"Коммуникативная" рациональность является целью центрально­европей­ской культуры, начиная с позднего средневековья. В ны­нешнем столетии она вышла за пределы культуры Центральной Европы и стала частью новой европейской культуры. И, как таковая, она играет роль во всемир­ном движении культур­ного обновления. Я упомянул уже некоторых представи­телей центрально­европей­ской научной традиции. В естество­знании мы можем выделить "алхимическую" традицию; Парацельса и его медицинскую тради­цию; Беме и традицию философии природы, к которой принадле­жали многие философы эпохи романтизма; Гете и традицию гетениан­ства (например, Краус, Дайнхарт, Аннемозер, Пуркине, Прейс, Трокслер). В XX в. мы можем выделить антропо­софов, биологов (таких как Портман), феномено­логов и многих других. В науке о человеке мы можем выделить немецких и польских идеалистов–антропологов, философов–персоналистов (Шелер, Бубер и Левинас). В науке об обществе мы можем выделить Кузанца, Альтузиуса, фон Гумбольдта, Шиллера (его "Письма об эстетическом воспитании человека"), представителей "понимающей" социологии – Иллича, Герца и многих других. В целом, антропо­софия представляет собой попытку обновить центрально­европей­ские науки путем соединения материаль­ных и духовных аспектов нашей действитель­ности, через развитие способно­стей человека.

Восстановление коммуника­тивных процессов в науке должно означать и воссоздание существен­ных элементов донаучной тради­ции. Эти элементы жизненно важны для нашей культуры. Во–пер­вых, нам нужна новая наука о природе, которая будет ее оздоров­лять, а не насиловать и разрушать. В такой науке сам человек дол­жен опять обрести и свое место в природе, и чувство ответственно­сти за будущее мира. Сторонники экологи­ческого движения считают, что природа является нашим партнером, и мы должны с ней общаться. Для подготовки к этому общению нам нужна холисти­ческая наука о природе и новая экологи­ческая этика. Во-вторых, нам необходимо и новое общение друг с другом, с нашими душами. Современ­ная наука дала нам образ человека как "черного ящика", который надо заполнить окружающей нас обстановкой и образова­нием. Мы забыли о том, что можем знать самих себя и можем учиться друг у друга. Это путь духовного развития и внутреннего перевопло­щения. Для этого нам нужна новая наука о человеке. И, в-третьих, нам нужны новые способы общения со всеми людьми, со­здание общинной жизни. Наши социальные науки способны лишь на то, чтобы обеспечить нас социальной технологией, им не ведомы законы обществен­ного развития. Поэтому нам нужна такая соци­альная наука, которая развивала бы глубинное понимание социаль­ной динамики. Основания этих новых наук были заложены центрально­европей­ской культурой. Штейнер пытался соединить духов­ную и научную жизнь централь­ной Европы с позитивными усили­ями западной науки, понять наш мир и преобразить его. Многие ученые присоединяются к этому проекту.

 

*    *    *

 

Появляется новая наука, основанная на коммуникации с живой действитель­ностью. Множество людей не чувствует себя уютно в мире, созданном современной наукой, потому что она не дает им возможности общаться с действительностью, понимать глубины природных существ и других людей. И эта действительность уми­рает (что мы и видим вокруг себя): умирают люди внутренне пу­стые, лишенные социальных симпатий друг к другу. Такова дей­ствительность, основанная на власти и "инструмен­тальной" раци­ональности. В настоящее время мы не можем жить без такой науки и без технологии, которая порождается наукой. Если мы хотим спа­сти человечество, то мы обязаны уменьшить роль науки такого типа и создать "духовную науку", в которой познание будет являться формой любви и способом общения с действительностью, науку, ко­торая трудится, используя силу сердца.

 

 

Список литературы

 

l. Bergman M. The Reenchantment of the World. Toronto. 1984.

2. Foucault M. Discipline and Punish. Harmondaworth. 1978.

3. Lehrs E. Mensch und Materie. – Ein Beilrag zur Erweiterung der Naturwissenschaft nach der Methode Goethes. Frankfurt. 1966.

4. Riemeck R. Beispiele goetheanistischen Denkens. Basel, 1974.

5. Steiner R. Grundlinien einer Erkenntnistheorie der Goetheschen Weltanschauung. Dornach, 1960.

6. Steiner R. Die Philosophic der Freiheit. Domach. 1984.

7. Yates F. The Rosicrusian Enlightenment. Frogmore. 1975.

 

 

Источник: Г.Салмон. Наука как власть и наука как коммуникация
 (противоборство двух традиций) // Философские исследования, № 3, с.60–67.