С. С. Илизаров

 

"Я НИЗВЕДЕН ДО УРОВНЯ "УЧЕНОГО РАБА..."
(АТОМНЫЙ ПРОЕКТ – ЛАНДАУ – ЦК КПСС)

 

 

© С.С.Илизаров

 

Участие Л.Д. Ландау в секретных работах по созданию ядерного оружия — тема не только практически не изученная, но и достаточно деликатная, так как не всеми гранями вписывается в общий мажорный контекст истории советского атомного проекта. Тем не менее, история будет и неточна, и переполнена лакунами, если при реконструкции большого и сложного исторического явления окажутся за строкой какие-либо значимые аспекты. В данной работе, целиком основанной на документах, в том числе впервые вводимых в научный оборот, рассматриваются не столько роль и участие выдающегося советского ученого в разработке научных основ атомного оружия, сколько его отношение к этим работам, а так же некоторые следствия этого участия для самого Л.Д. Ландау.

 

 

АКАДЕМИК ЛАНДАУ В АТОМНОМ ПРОЕКТЕ

 

О непосредственном участии Л.Д. Ландау в работах по созданию в СССР ядерного оружия известно до сих пор немного. Но все же имеется достаточно и прямых, и косвенных свидетельств, позволяющих говорить не только о причастности, но и значительности вклада Ландау и руководимой им группы в научную разработку проекта.

Здесь прежде всего уместно сослаться на ряд свидетельств, правда Довольно лапидарных, но ценных тем, что они исходят от участников проекта. Прежде всего я хотел бы напомнить, что в недавно рассекреченных материалах разведывательной операции по, так называемому, "Допросу Нильса Бора" есть небольшая заключительная записка И.В. Курчатова. В этой записке, датированной декабрем 1945 г., последний абзац имеет определенное отношение к рассматриваемому вопросу: "Нильс Бор сделал важное замечание, касающееся эффективности использования урана в атомной бомбе. Это замечание должно быть подвергнуто теоретическому анализу, который следует поручить профессорам ЛАНДАУ, МИГДАЛУ, и ПОМЕРАНЧУКУ" [1].

Известно высказывание Ю.Б. Харитона о том, что Курчатов сформировал две группы московских физиков, одна из которых работала под руководством Ландау [2].

Академик И.М. Халатников высказывался в том плане, что группа Ландау внесла существенный вклад в "дело", рассчитав мощность первых атомной и термоядерной бомб1 [3].

Имеется группа воспоминаний, свидетельствующая об участии Ландау в работах в 50-е годы. Так В.И. Ритус, работавший с 1950 на объекте, в группе Тамма-Сахарова, вспоминал: "Как-то меня командировали в Москву в группу Л.Д. Ландау, которая занималась численным решением математических задач, составленных нашей группой. Срочно нужны были промежуточные результаты" [4].

А.Д. Сахарову запомнилось как в середине 50-х гг. он приезжал в Институт физических проблем к Л.Д. Ландау.

Наконец, мы располагаем текстами самого Ландау, правда, несколько специфического происхождения — высказываниями ученого, подслушанными и собранными с помощью информаторов КГБ. По этим данным, в мае 1957 г. Ландау лично рассказал профессору Вайскопфу, что он принимал участие в расчетах по атомной и водородной бомбам, но в меньшей степени, чем И.Е. Тамм. А несколько ранее, в апреле 1955 г., Л.Д. Ландау и В.Л. Гинзбург приглашались к А.П. Завенягину по поводу "спецдеятельности". Министр принял его — Ландау — весьма вежливо и любезно, и он, не смотря на все внутреннее сопротивление и нежелание далее принимать участие в специальных работах, вынужден был пообещать оказывать хотя бы консультативную помощь [5].

В.И. Гольданский в своих воспоминаниях о Ландау особо выделил, как зимой 1946 г. слушал" удивительно ясные популярные лекции Дау на наиболее животрепещущую в то время тему — об атомной бомбе. Август принес с собой опалу П.Л. Капице, а тем самым и новую тематику для Дау". И чуть ниже В.И. Гольданский вновь возвращается к этой теме, напоминая, что благодаря инициативе Я.А. Смородинского советские физики-ядерщики получили замечательный подарок — курс лекций по теории атомного ядра, прочитанный Л.Д. Ландау в Институте атомной энергии им. И.В. Курчатова и изданный в 1955 г. в виде книги Л.Д. Ландау и Я.А. Смородинского. Этот курс сыграл весьма большую роль в развитии советской ядерной науки как фундаментальной науки, в привлечении к ней широкого внимания физиков, работавших в других областях" [6].

Как бы дополняя этот рассказ, Я.А. Смородинский отмечал, что на курс Ландау по теории атомного ядра стекались сотни физиков из многих московских институтов [7].

В мою задачу не входит сбор всей информации об участии Л.Д. Ландау в атомном проекте. Само участие неоспоримо, равно как и весомость его вклада в общее дело. Конечно, интересно было бы, так сказать, "взвесить" этот вклад. Но это специальная тема, требующая особого рассмотрения. И все же, если иметь в виду решающую роль на многих направлениях этих работ многочисленных учеников Ландау, то диапазон и степень их совокупного вклада в разработку и создание фундамента советской ядерной технологии будут весьма велики, и в этом контексте феномен школы Ландау заслуживает специального изучения. Причем, речь может идти не только о прямых, формальных его учениках. Я приведу несколько фраз из очень авторитетного в рассматриваемом контексте источника. Я.Б. Зельдович в "Автобиографическом послесловии" (1984) писал: "Как физик-теоретик я считаю себя учеником Льва Давидовича Ландау. Хочу еще раз подчеркнуть огромную роль, которую сыграло для меня общение с Львом Давидовичем Ландау. (...) Школа, созданная Ландау, сохранилась! К школе Ландау в узком смысле можно отнести и теоретический отдел Института теоретической и экспериментальной физики АН СССР — детище И.Я. Померанчука, воз­главляемое в настоящее время Л. Б. Окунем. В широком же смысле идеи и методы Ландау вместе с идеями и методами других выдающихся советских физиков ... органически вошли во всю советскую теоретическую физику" [8].

 

 

ОТНОШЕНИЕ Л.Д. ЛАНДАУ К РАБОТАМ ПО АТОМНОМУ ПРОЕКТУ

 

Сравнительно недавно стали достоянием гласности крайне интересные документальные свидетельства отношения Л.Д. Ландау к этим работам. Я имею в виду опубликованную в 1993 г. "Справку КГБ СССР на академика Л.Д. Ландау", составленную в 1957 г. по запросу Отдела науки ЦК КПСС. На основании этих специфических данных, впрочем весьма отрывочных, можно хотя бы в общих чертах реконструировать ситуацию в системе: "Атомный проект — Ландау".

Во-первых, участие в проекте для Ландау было до известной степени вынужденным. Во-вторых, его отношение к этим работам носило прагма­тический характер. В-третьих, вероятно в иных условиях он не принимал бы участия в создании ядерного оружия.

Для подтверждения высказанных положений я воспроизведу фрагменты из названной "Справки КГБ": — "Если бы не 5-й пункт (национальность), я не занимался бы спецработой, а только наукой, от которой я сейчас отстаю" [9]. Боязнь отстать от научного "марафона" — это одна сторона.

Другое и более существенное, точнее говоря, принципиального характера, положение заключалось в следующем: "Разумный человек должен стараться держаться как можно дальше от практической деятельности такого рода. Надо "употребить все силы, чтобы не войти в гущу атомных дел" [10]. Разумный человек должен, по словам Ландау, максимально самоотстраниться от задач, которые ставит перед собой государство, тем более государство, которое построено на угнетении.

Однако, отказ ученого такого масштаба, да к тому же с такой "испорченной" анкетой2, от специальных работ в реалиях того времени был попросту невозможен. В то же время, возникшая ситуация позволяла извлекать реальные жизненные преимущества, которые делали более устойчивым и безопасным собственное положение и создавали лучшие условия для реализации своих чисто научных и педагогических работ. Он говорил:

"Спецработа, которую я веду, дает мне в руки какую-то силу..." [11]. Начиная с 1952 г., Ландау стремился свести свое участие в проекте к минимуму, Более того, он по возможности уклонялся и от интересных научных проблем, если они имели какое-либо отношение к созданию ядерного оружия и, как следствие, несли на себе гриф особой секретности. Так, по свидетельству И.Н. Головина, в октябре 1950 г., то есть в самом начале работ по "проблеме МТР" (магнитного термоядерного реактора) И. В. Курчатов взял на себя привлечение теоретиков: "За несколько дней увлек этими задачами Мигдала и Будкера. Пригласил к себе Ландау. Тот признал задачу достойной внимания, но сам в решении ее участвовать отказался. Курчатов вызвал Н.Н. Боголюбова" [12].

Когда весной 1955 г. возникла потребность в более существенном участии Ландау в решении ядерных проблем, то он этому воспротивился самым решительным, насколько это было возможно, образом. В той ситуации он высказывался в довольно резких выражениях по адресу Я. Б. Зельдовича, да и с В.Л. Гинзбургом судя по "интонации" текста он был весьма строг и однозначен: "По дороге в министерство ЛАНДАУ предупредил Гинзбурга, чтобы он не вздумал заявлять о том, что Ландау ему нужен для предстоящей работы" [13].

Впрочем, для 50-х годов, с внешней стороны позиция Ландау, позиция "неучастия", не может рассматриваться как уникальная. И.Я. Померанчук, по свидетельству А.Д. Сахарова, томился на "объекте" и к своей вынужденной здесь деятельности "относился с величайшим (и совершенно искренним) презрением" [14].

Некоторых физиков-теоретиков такого уровня привлечение к специ­фическим работам, работам новаторским и чрезвычайно сложным, но все же большею частью прикладного характера, тяготило. Известно к примеру, что Н.Н. Боголюбова, находившегося в "заточении" в КБ у Харитона" (выражение И.Н. Головина) совершенно не интересовали инже­нерные и конструкторские, ч так же экспериментальные работы на "объекте" и, находясь там, большую часть времени он открыто использовал на собственные научные изыскания.

Опираться лишь на один, тем более столь специфический источник, как "Справка КГБ", не совсем корректно, тем более в такой тонкой материи, как отношение выдающегося ученого к созданию оружия массового уничтожения людей. Я думаю, что дальнейшие исследования, если они к тому же будут подкреплены раскрытием секретных документов, откроют более сложное отношение Ландау (и, кстати, не только его) к участию в этих работах и, в том числе, в плоскости моральной ответственности ученого. В любом случае, Л.Д. Ландау менее чем кого-либо другого можно обвинять в том, что его гений возрос на ниве милитаризма, как об этом сказал В.П. Астафьев, ставя этого ученого в один ряд с главными создателями советской ракетно-ядерной мощи — С.П. Королевым и А.Д. Сахаровым [15].

В последнее время довольно часто вспоминают фрагмент воспоминаний А.Д. Сахарова, в которых приведено высказывание Я. Б. Зельдовича о сравнении "морального уровня Тамма и Ландау", но при этом не обращается должного внимания на продолжение рассказа Сахарова о состоявшейся однажды доверительной беседе с Ландау. Беседа проходила не в помещении, а в саду Института физических проблем, а это Ландау делал только тогда, когда придавал беседе совершенно особое значение, зная о всегда и все-слышащих стенах. Услышанные тогда слова Ландау запомнились Сахарову навсегда:

"— Сильно не нравится мне все это. (По контексту имелось в виду ядерное оружие вообще и его участие в этих работах в частности.)

— Почему? — несколько наивно спросил я.

— Слишком много шуму.

Обычно Ландау много и охотно улыбался, обнажая свои крупные зубы. Но в этот раз он был грустен, даже печален" [1б].

Осенью 1961 г. Ландау рассказывал С. С. Герштейну, что он, возмущенный нашими новыми ядерными испытаниями, начатыми после длительного моратория, буквально набросился на Я[кова] Б[орисовича Зельдовича] со словами: "Это Ваша фирма подбила правительство на новые испытания?" [17].

Как бы то ни было, но оборотной стороной причастности к строго секретным работам явилось формально обоснованное право высшим властным структурам Советского государства отказывать Ландау в возможности выезда за рубеж и длительное время ограничивать непосредственное общение с западными учеными. Положение, в котором он оказался, сам Ландау обозначал в весьма жестких выражениях, как "положение ученого раба".

 

 

ОХОТА НА ДАУ

 

Ландау — прекрасный и тонкий знаток истории, обостренно наблюдавший современные ему социальные процессы, даже по легким, еще не начавшимся и потому невидимым другим движениям чутко улавливал вероятное будущее. Неслучайно его настойчивое уклонение от работ по проекту приходится на самое начало пятидесятых годов. Тогда еще секретность и связанные с этим ограничения на передвижения и контакты с иностранцами не имели для абсолютного большинства советских ученых значения, поскольку были попросту невозможны независимо от степени осведомленности в государственных тайнах. Можно предположить, что Ландау надеялся и предвидел вероятность скорых перемен. Для ученых такого уровня и такого склада характера, как Л.Д. Ландау, П.Л. Капица и им подобных, да к тому же прошедших школу у великих физиков XX века Н. Бора и Э. Резерфорда, искусственная изоляция была не просто унизительна, но в прямом смысле мучительна. И Ландау, и чуть позже Капица (после возвращения на пост директора своего института из Никологорской ссылки) все пятидесятые годы вели безуспешную борьбу за свои права на свободу передвижения.

В апреле 1953 г. Ландау по линии ВОКСа в числе других советских ученых получил приглашение на международную конференцию физиков-теоретиков, проведение которой планировалось в Токио в сентябре того же года. Отдел науки ЦК КПСС и вслед за тем Президиум АН СССР сочли нецелесообразным командирование Ландау. Мотивы: кроме "анкетных" — "ведет исследования по весьма секретной тематике" [18]. На самом же деле, сама по себе секретность не служила для ряда избранных деятелей науки преградой к выезду за рубеж.

Три года спустя, в 1956 г., Ландау так же не удалось воспользоваться приглашением и принять участие в Международном конгрессе по теорети­ческой физике, проходившем на этот раз в Сиэтле (США). Не помогли ни его личное обращение к Н.С. Хрущеву "за указаниями и помощью в этом вопросе", ни подпись "Герой Социалистического Труда Академик Л.Д. Ландау" [19]. Мотивы — формально те же. Очевидно, именно эта "атака" Ландау на Президиум АН СССР и ЦК КПСС — единственный, кто вправе был принять положительное решение, и послужила причиной обращения тогдашнего руководителя Отдела науки ЦК КПСС В.А. Кириллина в КГБ СССР. Именно так тогда и возникла получившая широкую огласку "Справка... на академика Л.Д. Ландау".

Конечно, не только Ландау в 50-е годы не выпускали за рубеж. Но для Ландау была не только закрыта возможность загранкомандировок, его вообще всячески старались изолировать от любого прямого контакта с иностранными учеными. Только два примера3.

Оге Бор, будучи одним из руководителей Института теоретической физики Копенгагенского университета, обратился в октябре 1958 г. к АН СССР с просьбой принять своего молодого сотрудника, шведского физика Торлифа Эриксона для работы в Институт физических проблем и непосредственно к Л.Д. Ландау. Президиум АН СССР счел возможным удовлетворить эту просьбу. Но (!) предлагал предоставить рабочее место Эриксону не там, куда он просил, а в МГУ или Математическом институте АН СССР, и не у Л.Д. Ландау, а у Н.Н. Боголюбова. Отдел науки ЦК КПСС в своем заключении отмечал, что "настойчивое желание Т. Эриксона работать именно" там где он просил и "иметь тесный контакт с академиком Ландау Л.Д. представляется подозрительным. В Институте физических проблем ведутся совершенно секретные исследования, организуемые академиком Капицей П.Л. Академик Ландау Л.Д. проявляет антисоветские настроения, и его контакт с иностранными учеными нежелателен" [21]. Специалисты из Отдела науки предположили, что организация работы Эриксона в Москве вне Института физических проблем не исключает возможностей его постоянного общения с академиком Ландау. И потому было принято окончательное решение — "отклонить".

Другой эпизод имеет не только историко-научный, но даже по-своему краеведческий оттенок. Примерно 35 лет назад, в 1959 г. в Советском Союзе и в том числе в Дубне побывал бразильский ученый Марио Шемберг. И вот из секретной докладной записки, направленной в ЦК КПСС, мы узнаем любопытные подробности этого визита: "Оказалось невозможным ознакомить его с работой Института физических проблем АН СССР и организовать встречи с проф. Ландау и Капицей, что вызвало у Шемберга некоторую неудовлетворенность. По мнению сопровождающих делегацию, такого рода неудовольствие Шемберга могло бы и не возникнуть, если бы не излишняя несдержанность некоторых советских ученых, встречавшихся с Шембергом и беседовавших с ним непосредственно на английском или французском языках. Так, в Институте ядерных исследований в г. Дубне Шембергу сказали о семинаре проф. Ландау, на котором не присутствовали ученые из капиталистических стран (...) Более того, проф. Иваненко Д.Д., который не может не знать особого положения Института физических проблем АН СССР, услышав о желании Шемберга посетить этот Институт, заявил, что "это не трудно сделать" и даже предлагал было дать телефон Института" [22].

И вот Д.Д. Иваненко, который многократно жаловался в ЦК КПСС на Ландау за недооценку им его работ, на сей раз был вызван в Отдел науки на беседу, где ему и был учинен "разнос" за излишнюю разговорчивость при встречах с иностранцами — "приглашался... на беседу, где ему были сделаны серьезные замечания по поводу излишних разговоров при встрече с иностранцами" [23].

 

 

*   *   *

 

Я кратко остановился только на одной линии — ограничение свободы передвижения и общения для Ландау в связи с участием в секретных работах по атомному проекту. Обнаруженные в бывшем Архиве ЦК КПСС новые материалы убедительно рисуют общее негативное, переходящее в неприязненно-агрессивное, отношение партаппарата к Ландау и его научному окружению. Постепенно, по мере погружения в не очень еще старые тексты, разрозненные фрагменты стали складываться в картину неустанной борьбы партийной бюрократии с выдающимся ученым за сферы влияния в советской фундаментальной науке; за некогда секретными текстами стали вырисовы­ваться контуры многолетней, нигде не объявленной "охоты на Дау"4. Документы Отдела науки ЦК КПСС первого послесталинского десятилетия позволяют почти физически ощутить чувство боязни утратить контроль и открыто неприязненное отношение, по крайней мере части сотрудников Отдела науки к Ландау и многим близким к нему замечательным ученым-физикам. Ландау по своему был глубоко прав когда свое негативное отношение к строю определял через свое собственное место в нем: "Я низведен до уровня ученого раба и это все определяет..." [27 — выделено мной — С.И.].

В условиях политического кризиса 50-х годов и ослабления репрессивного давления, давление политического руководства на научную интеллигенцию, по крайней мере на ту ее часть, которая являлась носителем идеи свободы личности и либерально-демократических умонастроений, возрастало с огромной силой. Подобно мифическому Кроносу, от страха пожиравшему собственные создания, и наш партийно-административный "Сатурн" с роковой неизбежностью всеми силами боролся со своими же собственными "детьми", причем лучшими. Ситуация безусловно трагическая по своей предопределенности...

Все это вроде бы не имеет прямого отношения к истории советского атомного проекта. Но как сказать. Был бы в 70-80-е годы голос А.Д. Сахарова столь свободен и звучен, не будь он одним из главных действующих лиц в проекте?

Работа подготовлена в рамках исследовательского проекта "ЦК КПСС и АН СССР: судьбы фундаментальной науки в 1953-1964 гг.", выполняемого при поддержке РГНФ; код проекта: 96-01-00173.

 

 

 

ПРИМЕЧАНИЯ

1 На Международном симпозиуме "Наука и общество: История советского атомного проекта (40-е и 50-е годы)" эта тема затрагивалась в ряде докладов (П.А. Александрова, В.Я. Гольдииа, Б.Л. Иоффе, А.А. Самарского и др.).

2 Здесь имеется в виду и 1938/9 год, проведенный на Лубянке, и ряд других обстоятельств жизни ученого, и его почти открытое (для ушей и глаз спецслужб) неприятие социальной системы.

3 Среди многих известных случаев обращает внимание история с отказом в командировании А.И. Алиханяна в 1957 г. в США на седьмую Рочестерскую конференцию по ядерной физике высоких энергий. Не помогли ни более чем любезное приглашение профессора Р.Э. Маршака и предложенные льготные условия командирования, ни поддержка ЦК Компартии Армении. Формальной причиной послужила история с открытием варитронов, история, в которой, как известно, Ландау "потерял бдительность" (выражение А.И. Ахиезера). Определенная близость Алиханяна к группе Ландау и явилась одним из аргументов для отрицательного заключения, подготовленного сотрудниками Отдела науки ЦК КПСС Н. Глаголевым и А. Мониным [20].

4 Буквально все, словно следуя поговорке "каждое лыко в строку", даже малейший промах на пути научных исканий Л.Д. Ландау или его учеников и друзей, все тщательно собиралось в Отделе науки ЦК КПСС и находило применение в этой борьбе. К примеру, публикация в 1957 г. статьи А.И. Алиханова с соавторами (Г.П. Елисеев, В.А. Любимов, Б.В. Эршлер) "Поляризация электронов при β-распаде" (в профессиональном "Журнале экспериментальной и теоретической физики"), содержавшей ошибку в расчетах, послужила поводом для заведения целого "Дела" в ЦК КПСС — с объяснениями редакторов и секретарей журнала, 1-го Отдела, а также строгого заключения Отдела науки с соответствующими указаниями по адресу Президиума АН СССР, П.Л. Капицы (редактор), Л.Д. Ландау (рецензент), Д.В. Скобельцына (члена редколлегии "Nuclear Physics"), виноватых в недостаточной апробации опубликованной статьи [24]. Новое "Дело", достигшее масштаба Всесоюзного скандала, приходится на 1958 г. и связано с публикацией в журнале "Успехи физических наук" статьи учеников Л.Д. Ландау — А.А. Абрикосова и И.М. Халатникова "Современная теория сверхпроводимости". Возникла известная коллизия с приоритетом. Характерно, что ход делу дал инициативный документ, направленный в Секретариат ЦК (Е.А. Фурцевой) тогдашним Секретарем Дубнинского ГК КПСС А. Скворцовым, по мысли которого факт публикации статьи Абрикосова-Халатникова следует рассматривать как проявление "узкогрупповых интересов", наносящий серьезный ущерб престижу советской науки. Дубнинский ГК КПСС просил ЦК» компартии "принять соответствующие меры". В делах по этой истории имеется — 1) Многостраничная выписка из постановления Общего закрытого собрания парторганизации Института математики АН УССР, посланная спецпочтой; 2) Письмо, составленное от имени неназванных сотрудников Отдела теоретической физики Математического института АН СССР в ЦК КПСС за подписью Е.Ф. Мищенко — тогда секретаря парторганизации. Авторы Отдела Науки ЦК КПСС (В А. Кириллин и А.С. Монин), подготовившие заключение по данному вопросу, не преминули особо отметить: "Абрикосов и Халатников — ученики академика Л.Д. Ландау, которые имеют ряд работ по теории сверхпроводимости, не содержащих, однако, каких-либо фундаментальных результатов. (...) авторы широко и беззастенчиво рекламируют свои работы. Дубнинский горком считает...". Президиуму Академии наук со стороны ЦК было указано и предлагалось принять меры для укрепления редколлегии журнала "УФН" [25]. Конечно наибольшее напряжение во взаимоотношениях Отдела науки ЦК КПСС и "группы физиков Тамма-Ландау" наступало в периоды выборов в Академию наук [См.: 26].

 

 

 

 

 

ЛИТЕРАТУРА

1. ГАРФ. Ф. Р-9401с/ч ("Особая папка" И.В. Сталина). Д. 102. Л. 93. Этот документ с небольшой редакционной правкой публикатора издан в журнале: Вопросы истории естествознания и техники. 1994. № 4. С. 121-122.

2. Харитон Ю.Б. Счастливейшие годы моей жизни // Знакомый незнакомый Зельдович (в воспоминаниях друзей, коллег, учеников). М., 1994. С. 104–105.

3. Интервью И.М. Халатникова, данное Г.Е. Горелику и И.В. Дорман 17 марта 1993 г. См.: Природа. 1995. № 7. С. 117.

4. Ритус В.И. "Если не я, то кто?" // Природа. 1990. № 8. С. 15. См. так же: Он между нами жил... Воспоминания о Сахарове. М., 1996. С. 533.

5. Центр хранения современной документации (ЦХСД). Ф. 89. Оп. 18. Д.42. Л. 177–178. Эта справка КГБ СССР на академика Л.Д. Ландау опубликована в нескольких изданиях, в том числе мною в: Исторический архив. 1993. № 3. С. 151–161.

6. Гольданский В.И. В калейдоскопе памяти // Воспоминания о Л.Д. Ландау. М., 1988. С. 96, 99.

7. Смородинский Я.А. По законам памяти // Воспоминания о Л.Д. Ландау. М., 1988. С. 215.

8. Зельдович Я.Б. Автобиографическое послесловие // Знакомый незнакомый Зельдович (в воспоминаниях друзей, коллег, учеников). М., 1994. С. 325–326, 330–331.

9. ЦХСД. Ф. 89. Оп.18. Д. 24. Л. 177.

10. ЦХСД. Ф. 89. Оп.18. Д. 24. Л. 176.

11. ЦХСД. Ф. 89. Оп.18. Д. 24. Л. 177.

12. Головин И.Н. А.Д. Сахаров — основоположник исследований управляемого термоядерного синтеза в нашей стране // Он между нами жил... Воспоминания о Сахарове. М., 1996. С. 261.

13. ЦХСД. Ф. 89. Оп.18. Д. 24. Л. 177.

14. Сахаров А.Д. Воспоминания // Знамя. 1990. № 11. С. 151.

15. Тарасов А. Виктор Астафьев: Россия все-таки выбирается из лжи // Известия. 1994. 30 апреля.

16. Сахаров А.Д. Воспоминания // Знамя. 1990. № 11. С. 148.

17. Герштейн С.С. На пути к универсальному слабому взаимодействию // Знакомый незнакомый Зельдович (в воспоминаниях друзей, коллег, учеников). М., 1994. С. 175.

18. ЦХСД. Ф.5. Оп. 17. Д. 411. Л.38.

19. ЦХСД. Ф. 5. Оп.35. Д.35. Л.59. Письмо опубликовано в: Исторический архив. 1993. № 3. С. 160-161.

20. ЦХСД. Ф. 5. Оп.35. Д.35. Л. 123.

21. ЦХСД. Ф. 5. Оп.35. Д.70. Л. 255

22. ЦХСД. Ф. 5. Оп.35. Д. 101. Л. 59.

23. ЦХСД. Ф. 5. Оп.35. Д. 101. Л. 66.

24. ЦХСД. Ф. 5. Оп.35. Д.70. Л. 37-42.

25. ЦХСД. Ф. 5. Оп.35. Д.70. Л. 193-204.

26. Илизаров С.С.: — Академический июнь 1958-го // Московская правда. 1994. 19 июля; Партаппарат против Тамма // Природа. 1995. № 7. С. 118–123; Фундаментальная наука периода "оттепели": распознавание образа под личиной канона // Источниковедение и компаративный метод в гуманитарном знании. Тезисы докладов и сообщений научной конференции. Москва, 29–31 января 1996 г. М., 1996. С. 286–287; Ученый и власть: штрихи к истории проблемы // Институт истории естествознания и техники им. С.И. Вавилова. Годичная научная конференция, 1995. М., 1996. С. 86–89; Год славы академика Сахарова // Московская правда. 1996. 16 мая и др.

27. ЦХСД. Ф.89. Оп. 18. Д. 42. Л.177.

 

 

Источник: С.С.Илизаров. "Я низведен до уровня "ученого раба..."
(атомный проект – Ландау – ЦК КПСС) // Наука и общество:
История советского атомного проекта (40-е – 50-е годы)
(ИСАП-96, Дубна, 14-18 мая 1996), т.2, М.: Издат, 1999, с.245-254.