В.В.Бабков

 

КАК КОВАЛАСЬ ПОБЕДА НАД ГЕНЕТИКОЙ

 

© В.В.Бабков

 

 

Решение поставить мировую генетику вне закона в одной, хотя и очень большой стране, принял лично И.В.Сталин.

Собственное решение о сессии ВАСХНИЛ 1948 года Сталин оформил как Постановления Политбюро и Совмина (15 июля 1948). Когда Т.Д.Лысенко заявил: "ЦК партии рассмотрел мой доклад и одобрил его", то "ЦК" означал "Сталин". Доклад, написанный по распоряжению Сталина и им исправленный (из-за этой задержки июльская сессия превратилась в августовскую), не было нужды одобрять ЦК.

Осенью 1947 г., почти за год до разгрома генетики, Сталин конфиденциально высказал свою позицию: "Что касается теоретических установок в биологии, то я считаю, что мичуринская установка является единственно научной установкой", – читаем мы в документе из личного архива Сталина, рассекреченном для недавней публикации. Это была уже, так сказать, зрелая воля; корни его выбора видны в развитии событий первой половины 1930-х гг.

Сталин уделял пристальное внимание наукам о человеке (и не только психологии и психоанализу, чьим патроном был Л.Д.Троцкий), которые в результате угнетались и перековывались или запрещались. Что же до генетики, то Сталин демонстрировал особый интерес к генетике человека, которая в нашей стране имела форму сначала евгеники Н.К.Кольцова, затем – медицинской генетики С.Г.Левита.

Вообще для Сталина характерно долгое тайное обдумывание важного шага и внесение личного мотива в принятие государственного решения, – товарищи по партии даже говорили о сталинской теории "сладкой мести". Не менее характерно для него (как, впрочем, для любого номенклатурщика) и перекладывание ответственности на коллективную волю номенклатуры и ссылки на требования трудящихся – глас народа. Лысенко в какой-то момент стал партнером номенклатуры; тогда он пригодился Сталину в его многолетней беспрецедентной войне против генетики. Бросим взгляд на историю народного академика и на этапы укрощения науки.

 

 

Лысенко - поиск пути

 

Крестьянский сын, Т.Д.Лысенко приложил немало сил, чтобы "выбиться в люди", то есть избежать тяжелого и неприбыльного крестьянского труда. Перед Мировой войной он уже учился в Полтавской садоводческой школе, а в начале 1920-х мы находим его на Белоцерковской селекционной станции Сахаротреста Украины. Две краткие публикации 1923 года (в "Бюллетене" управления по сортоиспытаниям Сахаротреста), посвященные селекции томатов и прививке сахарной свеклы, демонстрируют его устремление освоить приемы научной работы, – но также и зародыши его будущих фантастических теорий.

Во второй половине 1920-х он работает на Центральной опытной селекционной станции в Гандже. Ему поручена работы по проблеме кормов для скота в зимнее время, – и очерк "Поля зимой" известного правдинца В.Федоровича впервые представляет широкой публике "босоногого профессора": "Если судить о человеке по первому впечатлению, то от этого Лысенко остается ощущение зубной боли, – дай бог ему здоровья, унылого он вида человек".

В Гандже Лысенко, совместно с Д.А.Долгушиным, сделал первую большую работу, посвященную влиянию температуры на развитие растений, – от нее остается впечатление некоторой беспомощности (из-за громадного количества необработанного материала) и ученической старательности. Эти материалы дали основу одному из приблизительно 300 узкоспециальных сообщений на грандиозном (2000 участников) и очень демократичном Съезде по генетике, селекции, семеноводству и племенному животноводству, прошедшем под руководством Н.И.Вавилова в январе 1929 г. в Ленинграде. "Ленинградская правда", освещавшая пленарные заседания в духе сенсаций, дала однажды материал, озаглавленный "Можно превратить озимый злак в яровой". Речь шла о работах крупного физиолога растений Н.А.Максимова. Лысенко же (выступившего на секционном заседании) там никто особенно не заметил, – кроме Максимова, раскритиковавшего низкий уровень его работы. (Через пять лет, после ареста и высылки, Максимов будет тщательно выбирать выражения, говоря о новом любимце номенклатуры.)

Крах ожиданий заставил Лысенко сменить ориентацию с академической карьеры на поиск успеха среди партийных и государственных чиновников. Для быстрого взлета ему требовалась сенсация. Но такую же сенсацию искали партийный руководитель Украины П.П.Постышев и украинский нарком земледелия: две зимы подряд, 1927/28 и 1928/29, вымерзали громадные посевы озимой пшеницы. После двух неурожаев резонно было ожидать повышенного урожая. Но местному начальству требовалось чудодейственное средство решения всех проблем – для победного рапорта Кремлю.

По официальной версии, в феврале 1929 г. Лысенко сообщил отцу, чтобы тот зарыл в снег семенную озимую пшеницу и затем высеял наклюнувшиеся семена. (В середине 1960-х в ходу была циничная, но правдоподобная версия: Лысенко-отец прятал от продотрядов пшеницу; зерно промокло и проросло; по жадности и он засеял поле этим зерном и получил некоторый урожай.) 1 мая Д.Н.Лысенко засеял полгектара; о контрольном посеве речи не было. В разные годы по поводу этого случая сообщалось об удвоении и утроении урожая, об увеличении его на 10 или на 15%. Летом 1929 г. наркомзем Украины объявил о решении проблемы зерновых. В награду Лысенко был направлен для работы в одесский Институт селекции и генетики. Летом сенсация прокатилась по центральным газетам. Осенью Лысенко получил весомую поддержку со стороны только что назначенного наркома земледелия СССР Я.А.Яковлева (который позже стал зав. Сельхозотделом ЦК и последовательным гонителем генетиков). Чудодейственная яровизация (вместо кропотливой селекционной и агротехнической работы) пришлась ко времени: Сталин требовал получать в каждой конкретной области угодные ему результаты, невзирая ни на какие известные науке пределы возможностей.

Здесь на сцену выходит И.И.Презент, недоучившийся юрист, марксист и морганист. Презент не пытался изобрести что-либо новое; он просто критиковал "буржуазных" зоологов, вроде Ю.А.Филипченко; при этом он обычно воспроизводил структуру текстов Сталина. Была, впрочем, у него слабость – приверженность к глобальным натурфилософским построениям. Он написал книжку о теории Марра. Он не мог пройти мимо учения о биосфере В.И.Вернадского (и жестоко критиковал его, вслед за старшими товарищами). В 1932 г., увлеченный идеей центров происхождения растений (свободной от натурфилософии) и сознавая свою онтологическую вторичность, он пришел проситься к Н.И.Вавилову: Вы гений, но этого не знаете, я знаю; Вам нужен философ, а вместе мы завоюем всю биологию. Вавилов велел ему пойти вон. Он пошел – и вскоре оказался в кабинете Лысенко: Вы гений, но:(и т.д.). Лысенко подумал, и в 1932-35 гг. сложился их союз. Презент был в восторге: "Я нашел такого парня, с которым можно делать большие дела", – заявил он приятелю, встреченному в библиотеке.

В начале 1935 г. Лысенко удостоился высочайшей похвалы. Его выступление на 2-м съезде колхозников-ударников, с демагогическими призывами к классовой бдительности, было прервано на психологически точно выдержанном заявлении (он не какой-то спец, нет, он свой, он только яровизатор): "С т а л и н: "Браво, т. Лысенко, браво!" В зале аплодисменты".

 

 

Первая генетическая дискуссия

 

Реплика Сталина стала эпиграфом к первой волне натиска на генетику – первой генетической дискуссии. Она шла в печати с середины 1935 года, ее кульминацией стала IV сессия ВАСХНИЛ 19-27 декабря 1936 г., посвященная "Спорным вопросам генетики и селекции".

Летом 1935 Лысенко с сотрудниками, ради власти любой ценой, направил сельскохозяйственному начальству страны лживый и льстивый рапорт: "При Вашей поддержке наше обещание вывести в два с половиной года, путем скрещивания, сорт яровой пшеницы для района Одесщины, более ранний и более урожайный, нежели районный сорт "Лютесценс 062" – выполнено. Новых сортов получено четыре".

Академики П.Н.Константинов и П.И.Лисицын и доктор Дончо Костов, побывавшие в июле 1936 г. в Одесском институте, базе Лысенко, выяснили, что его претензия на сверхбыстрое выведение 4-х сортов пшеницы – надувательство. Оказалось, что получен лишь один кандидат на сорт (не было государственного сортоиспытания). "Зерно пшеницы 1163 слишком мучнисто и, по словам акад. Лысенко, дает плохой сбор... Кроме того, сорт поражается и головней". Константинов, Лисицын и Костов критиковали Лысенко за неэффективность повсеместного применения яровизации и провал работы над морозостойкой озимой пшеницей. Константинов и др. возмущались тем, что Лысенко отрицает существование вирусов и занимается летними посадками картофеля вместо борьбы с вирусными заболеваниями. Показали неэффективность лысенковских "посевов по стерне". Критиковали идею Презента о неизбирательном скрещивании – "брак по любви". Их особую озабоченность вызвало снижение стандартов сортоиспытания в результате деятельности Лысенко – "сорт в один год". Коснувшись вопроса яровизации озимой пшеницы, Константинов и др. подчеркнули: "В изложении акад. Лысенко и, по-видимому, в его представлении весь процесс очень близок к ламаркистской концепции "превращения"".

Генетики не ограничились академической критикой "брака по любви" и летних посадок картофеля; в ходу была пародия на мотив шлягера тех лет:   

 

Расцветали цветики на ветках

И туманы плыли над рекой.

А в цветочках зрели яйцеклетки,

Опыляясь Презента пыльцой.

Опылялись они не случайно, –

По любви свершался тайный брак,

И пыльца сжирала яйцеклетку,

Словно кошка мышку натощак.

Ах ты, клетка, клетка пыльцевая,

Ты умерь свой зверский аппетит.

Ведь твоя подружка дорогая,

Яйцеклетка, тоже хочет жить.

Ах ты, песня, песня менделиста,

Ты лети к Трофиму в кабинет.

И новатору – гиганту мысли

Наш формальный передай привет.

Пусть он вспомнит гены и гаметы,

Хромосом редукцию поймет.

Пусть картошку бережет на лето,

А науку – Мендель сбережет.

 

Интересный сюжет сообщил Д.В.Шаскольский. Пчеловод Б.М.Музалевский заявил небольшой доклад на сессии. Летом 1936 г. он был недалеко от Института Лысенко и заехал туда, чтобы получить подтверждение. Лысенко заинтересовался биологией пчелы, и в конце длинной беседы Музалевский спросил, как Лысенко удаются такие крупные дела. На что получил краткий ответ: "Я имею право входа". Речь шла о доступе к Сталину.

К началу дискуссии Лысенко был отмечен знаками симпатии Сталина, номенклатуры и обслуживающих ее идеологов и прессы. Н.И.Вавилов же, глава растениеводческой империи и ведущего генетического института АН СССР, в 1935 г. был смещен с поста президента ВАСХНИЛ (он остался одним из трех вице-президентов). Вавилов получил разрешение Совнаркома на проведение VII Международного Конгресса по генетике в августе 1937 г. в СССР, но в оргкомитет был включен также Лысенко. Президентом оргкомитета вместо Вавилова был утвержден А.И.Муралов - новый президент ВАСХНИЛ. Затем С.Г.Левит, директор Медико-генетического института в Москве, был смещен с поста генерального секретаря оргкомитета. Тон газетных сообщений играл важную роль в формировании отношения публики к генетике. "Известия", например, предварили научную часть сессии сообщением, что акад. Вавилов будет выступать с докладом, "критикующим научные взгляды молодого ученого Лысенко, а последний - выступает с докладом, критикующим антидарвинистический характер некоторых теоретических положений Вавилова".

На декабрьской сессии было четыре основных докладчика: Вавилов, Лысенко, Серебровский и Меллер. Вавилов возлагал особые надежды на VII Конгресс по генетике в Москве и Ленинграде (он уже был перенесен советским начальством с 1937 на 1938 год), долженствовавший продемонстрировать миру и стране блестящие научные и практические успехи русских генетиков и убожество обскурантов Презента и Лысенко. В декабре 1936 г. Вавилов, выступивший с прекрасным, чисто академическим докладом "Пути советской селекции", старательно избегал конфронтации. (В заключительном слове ему все же пришлось защищать закон гомологических рядов от обвинений в антидарвинизме и витализме, и критиковать идеи Презента и Лысенко: браковку гибридов по первому поколению при селекции на скороспелость и внутрисортовые скрещивания.)

Основным на дискуссии был вопрос, пророчески поставленный Н.К.Кольцовым в апреле 1931 г.: "С чем должны идти биологи-материалисты на строительство сельского хозяйства: с генетикой или ламаркизмом?".

Следует отметить, что наименование "ламаркизм" получила излюбленная тема романистов конца XIX века, повествовавших об унаследовании внешних влияний. Во второй половине 1930-х так именовалась доктрина Лысенко – Презента о возможности переделки природы растений и животных в угодных начальству направлении и масштабах. Теория Ламарка ничего общего с этим сервилизмом не имела, – как, впрочем, и работы Мичурина с "мичуринской биологией" Презента, Лысенко и их сторонников.

Презент и Лысенко верно уловили тайное желание Сталина уничтожить принцип изначальности гена, заменив его смутным представлением о наследовании внешних воздействий. Но в 1935-36 гг. была на слуху критика механоламаркизма на философской дискуссии 1929-31 гг. Пока что на роль иконы примерялись садовод И.В.Мичурин, животновод М.Ф.Иванов, физиолог растений и критик "мендельянцев" (и всех новых экспериментальных направлений) К.А.Тимирязев, и особенно Чарлз Дарвин.

Лысенко в докладе "За дарвинизм в агробиологической науке" сосредоточился на двух вопросах. Первый, "повышение качества посевного материала растений самоопылителей путем внутрисортового скрещивания", был уничтожен критикой П.Н.Константинова с соавторами, которые показали невозможность "обновления" сорта на основе "брака по любви", т.е. случайного скрещивания. (В опубликованном варианте из речи Лысенко изъяты почти все выпады в адрес Константинова и Лисицына.)

Второй вопрос – "переделка природы растения путем воспитания". Лысенко оказывает знаки почтения Вавилову (урезаны в публикации) и старается обойтись без слова "ламаркизм": "...все абсолютно [генетики] несли одно – разве можно путем воспитания менять природу растения. Да это ламаркизм. На самом деле, товарищи, если из этого получается дело, а я дальше покажу, что получается, тогда это не ламаркизм, потому что ламаркизмом называется то, после чего дело не получается (Аплодисменты).

Дело заключается вот в чем. Никто не признает ламаркизм, и большего врага ламаркизма, как Презент, по-моему, трудновато найти (Аплодисменты).

И в то же время Презент не только поддерживает эту ламаркистскую вещь, которую я проповедую, но просто является, пусть он опровергнет и скажет, что я не прав, душой этого дела (Аплодисменты)".

Первую часть доклада "Генетика и животноводство" А.С.Серебровский посвятил критике взглядов Лысенко и Презента. "Снова подняло голову ламаркистское учение в нашей агрономии и животноводстве, течение архаическое, объективно реакционное и потому вредное. Под якобы революционными лозунгами "за истинную советскую генетику", "против буржуазной генетики", "за неискаженного Дарвина" и т.д. мы имеем яростную атаку на крупнейшие достижения науки XX века, мы имеем попытку отбросить нас назад на полвека. Какими бы хорошими и благородными чувствами не руководилось большинство наших противников, объективно их подход, направленный по совершенно ложному пути, является во многих отношениях просто скандальным, и уже сейчас наносит вред нашему хозяйству хотя бы тем, что сбивает с толку недостаточно устойчивую часть нашей научной молодежи и работников племенного дела". Разъясняя закон кратных отношений Менделя (на котором "выросла вся генетика"), Серебровский подчеркнул: "никакого селективного оплодотворения, т.е. выбора гаметами друг друга при оплодотворении, не существует во всех тех случаях, когда кратные отношения имеют место. Если бы гаметы выбирали друг друга "по любви", как фантазируют И.И.Презент и Т.Д.Лысенко, это прежде всего нарушило бы кратные отношения". Две другие части доклада касались вопросов взаимодействия генов и различных достижений селекции, полученных на основе генетических подходов.

Вопросы генетики человека, – т.е. евгеники и медицинской генетики, – не были уместны на сессии Сельскохозяйственной Академии, и не планировались к обсуждению. Но в начале мая 1936 г. Г.Г.Меллер направил Сталину большое письмо о евгенических мероприятиях в социалистическом обществе, с которым тот познакомился, вероятно, в начале июля. Неудовольствие Сталина сперва выразилось в газетной кампании ноября 1936 г. по дискредитации С.Г.Левита и Медико-генетического института. После критики московским идеологом науки Э.Кольманом Левит был исключен из партии. Теперь лысенковцам и их покровителям требовалось нейтрализовать эффект доклада Серебровского. Ему припомнили рецепт выполнить пятилетку "в 2 1/2 года" (если удастся очистить население Союза от груза мутаций) в статье 1929 г. – и особенно признание евгенических ошибок в статье 1930 г. Директор Всесоюзного института животноводства лысенковец Г.Е.Ермаков не мог возражать Серебровскому по сути дела. Он обратился к старым антропогенетическим проектам Серебровского, называя из мусором и фашистским бредом: эти "высокотеоретические и генетические" рассуждения хороши для политики Гитлера, – говорил он, – но не для нашего социалистического общества. Генетик Н.П.Дубинин, ученик Серебровского, отметил грубейшие, реакционные ошибки в вопросах антропогенетики у своего учителя. Г.К.Мейстер осудил проект Серебровского искусственного осеменения человека в евгенических целях. Г.Г.Боссэ (из МГУ) и И.И.Презент связывали генетику человека с расизмом. Тем временем, выступление Меллера в защиту Серебровского не было включено в официальный отчет о сессии. Серебровский, однажды раскаявшись, должен был повторно извиняться, упомянув "целый ряд грубейших политических и антинаучных, антимарксистских ошибок, о которых мне в настоящее время тяжело вспомнить".

Такое развитие событий показывало номенклатуре, журналистам, общей и научной публике отношение высшего начальства к генетике человека. И все же шоком было закрытие Медико-генетического института летом 1937 г. и арест С.Г.Левита в январе 1938 г. (в мае он был приговорен к смертной казни и расстрелян). Теперь генетика человека ассоциировалась со смертельной опасностью для всякого, кто станет ею интересоваться.

Приложений ламаркизма к человеку коснулся Г.Г.Меллер в содержательном докладе "Современное состояние экспериментальных данных о природе гена". Он другими словами повторил аргумент Ю.А.Филипчеко 1925 г., известный ему, в частности, от Н.К.Кольцова, стойкого защитника генетики, ставшего в дискуссии 1936 г. лидером наиболее активной антилысенковской части аудитории. Основную часть доклада зачитал Н.К.Кольцов. Поблагодарив его, Меллер прочел заключение, замененное в опубликованной стенограмме тремя вялыми бесцветными фразами. Приведем этот энергичный фрагмент по стенограмме.

"Мы должны удвоить наше внимание, чтобы не только высоко держать знамя в больших теоретических разделах нашей области, но даже еще выше в отношении той связи теории с практикой, какую мы покажем. Если, однако, наши выдающиеся практики будут высказываться в пользу теорий и мнений, явно абсурдных для каждого обладающего хотя бы элементарными знаниями в генетике, как положения, выдвинутые недавно Презентом, Лысенко и их единомышленниками, то ученые, являющиеся друзьями СССР, будут глубоко шокированы, ибо в данном случае стоящий перед нами выбор аналогичен выбору между знахарством и медициной, между астрологией и астрономией (Аплодисменты), между алхимией и химией.

Наконец, необходимо отметить, что если бы ламаркизм, идейная группа которого боролась здесь против генетики, получил здесь широкое распространение, то этим была бы создана благодатная почва для сильной идеологической поддержки претензий фашистов, верящих в сохранение зародышевой плазмы.

Должен казаться совершенно естественным вывод, что поскольку пролетарии всех стран и особенно колониальных в продолжение долгого времени были в условиях недоедания, болезней и при отсутствии возможностей для умственного труда и фактически были рабами, то они должны стать за это время по своим наследственным задаткам и биологически низшей группой по сравнению с привилегированными классами (Аплодисменты), как в отношении физических, так и умственных черт. Ведь согласно этой теории подобные фенотипические признаки должны были в некоторой степени отразиться и в половых клетках, развивающихся как часть соматических тканей.

То обстоятельство, что эта порочная и опасная доктрина была бы логическим следствием ложных ламаркистских предпосылок, которые в настоящее время выдвигаются противниками генетики, должно заставить взяться с особенной резкостью поддерживать перед всем миром критическую научную концепцию наследственности и изменчивости. Обострение борьбы с фашизмом, свидетелями которой мы в настоящее время являемся, делает это особенно настоятельным (Продолжительные аплодисменты)".

Подводя итоги сессии, "Правда" тенденциозно выбрала фрагменты речи вице-президента ВАСХНИЛ Г.К.Мейстера. Вот что говорилось о выступлении Меллера: "Упоминая неоднократно о Дарвине, он свел доклад к доказательству стабильности генов, чем создал впечатление у слушателей, что он отрицает дарвинизм, как теорию эволюции". А.С.Серебровский "допустил аналогичные ошибки". "Его попытки биологизировать советского человека советская женщина ему никогда не простит". Акад. Вавилов "вместо дискуссии увлекся перечислением бесконечных достижений ВИРа. Ясен антидарвинистический характер этих положений Вавилова". Критика на сессии недостатков "в работе тов. Лысенко однако ни в коей мере не умаляет его заслуг по защите дарвинизма от некоторых антидарвинистических наскоков, ни тем более его огромной работы по изучению развития растений и подхода к методам управления этим развитием".

Так концепция гена стала злейшим врагом дарвинизма. Понятно, что генетику изъяли из школьных программ, заменив ее дарвинизмом, в понимании Презента и Лысенко. Запрет VII Конгресса по генетике в СССР (официально – постановлением Совнаркома в ноябре 1937 г.), ликвидация Медико-генетического института, распыление Института экспериментальной биологии, аресты, организация антигенетической газетной кампании были шагами на пути к полному запрету генетики.

 

 

Дискуссия под присмотром идеологов

 

Все же генетики не сдавались. Одной из их акций было обращение в ЦК ВКП(б) с письмом о судьбах генетики. Сталин воспользовался поводом, чтобы подорвать позиции генетиков. Он поручил провести совещание по генетике и селекции редактору журнала "Под знаменем марксизма", только что избранному академику М.Б.Митину, – советские философы именовали его, за особые качества, Мрак Борисович Митин.

Н.И.Вавилов, отошедший от чисто академической позиции 1936 г., на совещании 7-14 октября 1939 г. привел аргументы в защиту принципов научной генетики и критиковал теоретические позиции Лысенко, Презента и их единомышленников, демонстрируя бесплодность их практических предложений и противопоставляя им реальные успехи генетиков.

Дух времени описан в выступлении невропатолога С.Н.Давиденкова, упомянувшего конкретные успехи применения генетики в клинической практике. "Эти работы по изучению наследственных болезней человека шли до последнего времени довольно гладко, но затем, года 2-3 тому назад, наступило время, когда систематически эти работы стали встречать известное отрицательное отношение со стороны нашего наркомата и наших врачей. Работы по наследственным заболеваниям в медицинских журналах лежат годами без движения, не получая ни разрешения к печати, ни запрета. Доцентура по генетике, которая была в Ленинградском институте усовершенствования врачей, уничтожена, и вообще атмосфера работы очень тяжелая. Вы чувствуете себя так, как будто протаскиваете враждебную идеологию: Я недавно получил совет одного видного врача по нашей специальности: "Советую вам, бросьте заниматься генетикой, слово "наследственность" нельзя произносить"".

Речь Митина, выразившая волю начальства, подчеркивала "борьбу между передовым и консервативным направлениями в науке"; называла препятствием развитию генетики "метафизическую теорию гена, которая в настоящее время в формальной генетики занимает чуть ли не центральное место"; призывала "выкорчевать до конца" "теорию предела для возможностей нашего изменения природы". (По ходу дела он также критиковал Презента за чрезмерную саморекламу и предостерегал против "даже самых ничтожных проявлений махаевского отношения", но не к ученым вообще, а к "кадрам нашей советской интеллигенции, работающим на благо социализма".)

Следующим шагом Сталина стал арест в 1940 г. Н.И.Вавилова и других замечательных ученых: Сталин уже наметил окончательное решение генетического вопроса; для этого следовало вывести из игры всех влиятельных генетиков.

И.А.Рапопорт вспоминал: "А.Р.Жебрак, профессор генетики Тимирязевской академии, рассказывал, что после применения к нему после сессии [август 1948] мер он попал на прием к одному очень ответственному лицу, которое начало беседу с ним неслыханным утверждением: "Вас, генетиков, спасли немцы. Если бы не война, мы вас уничтожили бы еще в 1941 году"". Ответственным лицом был Д.Т.Шепилов, одно время заведовавший Отделом пропаганды и агитации ЦК. Во время войны Шепилов встретил на фронте Рапопорта и рассказал ему о намерении Сталина.

 

 

Пир победителей

 

После Отечественной войны и до начала холодной войны, то есть, когда американцы, англичане и французы считались союзниками, генетики были в фаворе - отчасти как "картинки на экспорт". Представитель генетиков вошел в Академию наук; планировался новый генетический институт; генетики активно печатали научные труды, отчасти и за границей; научные конференции по проблемам генетики и дарвинизма демонстрировали успехи в этих областях исследования; в научной печати появлялись статьи с критикой взглядов Лысенко и Презента и т.п. Кроме того, секретарь ЦК А.А.Жданов, зав. сектором науки Агитпропа Ю.А.Жданов и некоторые другие влиятельные персоны поддерживали генетиков и селекционеров в их противостоянии разрушающей деятельности группы Лысенко – Презента.

Были, конечно, и некоторые выступления лысенковцев, но они терялись на общем фоне. В 1946 г. вышел 1-й том "Сочинений" И.В.Сталина с ранней статьей "Анархизм или социализм", где симпатии были на стороне ламаркизма (при этом автор представлял ее как работу незрелого марксиста). Все же до середины 1948 г. ничто не предвещало трагедии науки.

В 1947 г. Сталин уже твердо знал, что запрет генетики станет важной частью курса на изоляцию страны от остального мира; следовало лишь выбрать форму, в которую выльется запрет, и назначить время. Поскольку у Сталина личный мотив играл весомую роль в принятии политических решений, упомяну здесь эпизод, имевший место в мае 1948 года. И.Н.К., референт одного из Отделов ЦК, не любивший Лысенко, злорадно показал ему переводы двух статей с жестокой критикой в его адрес. (Автором одной статьи был Косминский, работавший по генетике шелкопряда; после войны он оказался в Италии. Косминский, в частности, писал: "Лысенко – это Сталин в науке. Сталин – это Лысенко в политике". Другая публикация, брошюра Британского имперского бюро растениеводства "Новая генетика в Советском Союзе" Хадсона и Риченса, содержала резюме на ряде языков, включая русский. В резюме отмечалась несостоятельность "генетической школы, основанной Лысенко и Презентом в Советском Союзе" ("Лысенко, отвергая накопленные в течение последних 30 лет данные менделевской генетики, тем самым воздает дань мракобесию и низводит ценность своих соображений") и подчеркивалось: "Ее характерные положения имеют своим источником труды Дарвина, Тимирязева, Мичурина и Бербанка, теории которых были спаяны с философией диалектического материализма".) Взглянув на эти материалы, Лысенко расстроился, махнул рукой и стал спускаться по широкой лестнице. Не дойдя до ее середины, он резко повернулся, подскочил к И.Н.К. и выхватил статьи из его рук: "Дайте, дайте, это мне очень нужно!" Лысенко, среди прочего, воспользовался и этими материалами для привлечения Сталина на свою сторону.

Он воспользовался и другим фактом - лекцией Ю.А.Жданова "Спорные вопросы современного дарвинизма" для лекторов обкомов и горкомов ВКП(б), прочитанной 10 апреля 1948 г. в Политехническом музее. Несмотря на предупреждение отца (Не связывайся с Лысенкой – он тебя с огурцом скрестит!), Ю.А.Жданов включился в конфликт. В лекции он вел дело к тому, что по проблеме внутривидовой борьбы за существование и по проблеме наследственности допустима не только позиция Лысенко, Презента и их сторонников, но и позиция их оппонентов. (В это время как раз были напечатаны материалы конференции по внутривидовой конкуренции, с критикой взглядов Лысенко - Презента, прошедшей в МГУ под покровительством С.В.Кафтанова, министра высшего образования. Тем временем материалы одновременной аналогичной конференции по генетике не дошли до печати.) Как впоследствии сообщал И.Е.Глущенко, лекцию Ю.А.Жданова секретно слушал и записывал Т.Д.Лысенко, сидевший в музее у М.Б.Митина. Лысенко тут же обратился к Сталину, а тот расценил выступление Ю.А.Жданова как ошибочную акцию в поддержку формальных генетиков, которая шла в разрез с позицией ЦК (т.е. Сталина).

Ю.Н.Вавилов рассказал в № 4 журнала "Человек" об ответе Сталина на докладную записку Лысенко от 27 октября 1947 г. с авантюристским проектом получить полмиллиона тонн пшеницы для нужд Москвы и просьбой высказаться в пользу "мичуринского учения". Сталин распорядился разослать ряду лиц записку в предвидении обсуждения на Политбюро затронутых в ней вопросов. Среди адресатов рассылки был Н.В.Цицин ("Экспериментируйте смелее, мы вас поддержим!"). Он уже разошелся с Лысенко: однажды перед войной тот послал своих людей перекопать опытные посадки Цицина. Теперь Цицин сводил счеты: он направил секретарям ЦК Сталину и Жданову обширное письмо с критикой научных концепций Лысенко и описанием провала его практических проектов; он предложил устроить дискуссию для публичной критики Лысенко.

Сталин нашел резон в этом предложении – и отредактировал его. 15 июля 1948 г. Совмин СССР постановил ввести в состав ВАСХНИЛ 35 новых действительных членов – академиков (после репрессий там оставалось, кажется, всего 16 членов). 28 июля 1948 г. "Правда" напечатала список новых академиков, сторонников Лысенко, и сообщила: "Очередная июльская сессия, посвященная обсуждению доклада академика Т.Д. Лысенко на тему "О положении в советской биологической науке", состоится в конце июля с.г. в гор. Москве". Цицин, хорошо читавший между строк "Правды", при этом известии слег с инфарктом.

 Вмешательство сталинщины в генетику было систематическим, долговременным, многоплановым. Его отзвук слышался в 1973 г., когда по заказу М.А.Суслова и при поддержке М.Б.Митина "Политиздат" выпустил стотысячным тиражом воспоминания акад. Н.П.Дубинина "Вечное движение" (два переиздания, сто и двести тысяч экз.), где вина за лысенковщину (разгром генетики и сельского хозяйства страны) с партии, государства и госбезопасности перекладывалась на крупнейших генетиков.

Вопрос, почему именно генетика стала объектом беспрецедентного внимания Сталина, представляется все еще не вполне выясненным и заслуживает отдельного рассмотрения.

 

Источник: статья предоставлена автором.
Печатный вариант: "Человек", № 6, декабрь 1998, с.82-90.