Б.Парамонов, Нью-Йорк

Не творчество, но разрушение

"Новая газета", 16.03.2009

Сто лет назад интеллигенция размышляла о революции, сегодня - об обществе потребления

"Вехи: сборник статей о русской интеллигенции" - так называлась сенсационная книга, вышедшая в марте 1909 г. Авторами ее были философы Бердяев, Булгаков, Франк, Струве, профессор-юрист Кистяковский, историк литературы Гершензон, публицист Изгоев. Сборник вызвал всеобщее возмущение левой прессы и общественности и шквал резко критические, статей. Ленин назвал "Вехи" энциклопедией либерального ренегатства. Это неверно уже потому, что на книгу набросилась как раз либеральная печать, обвинявшая авторов в предательстве заветов русского освободительного движения, в забвении нравственной основы этого движения - любви к народу, боли за народ, ответственности за его судьбу: комплекс чувств, унаследованных еще от "кающегося дворянства".

Самое парадоксальное в советской истории "Вех" - то, что эта книга не была изъята из фундаментальных библиотек и свободно выдавалась, даже на дом. "Вехи" стали активно читаться в 60-е годы, в разгар "оттепели". Тогда, с высоты всех отечественных опытов, стало ясно: это были действительно вехи, резкая грань, отделившая русскую культуру от ее допотопных народнических традиций и ставшая как проектом, так и блестящей демонстрацией нового мышления в России. "Вехи" - интеллектуальная вершина русского Серебряного века.

Нужно прежде всего сказать, что понимали под интеллигенцией веховцы: не образованную часть общества и не культурную элиту, а специфический "орден" протестующе ориентированных людей, исключительно левую интеллигенцию - не вершины ее, а ее массу, не Толстого с Достоевским, а Белинского с Чернышевским и Писаревым. Заветы этой школы сузили интеллигентское сознание, сделали из интеллигенции некую секту. О расхожем, стандартном мировоззрении этой секты написаны "Вехи".

Книга появилась после первой русской революции и, анализируя ее поражение, приписала его самим русским революционерам, самой идеологии и духовному складу русских интеллигентов, всемерно содействовавших революции, а в отдельные моменты даже возглавлявших ее. Цели революции были по существу достигнуты появлением царского Манифеста 17 октября 1905 года, давшего России конституцию с выборным парламентом и полной свободой слова, печати, собраний. Создалась возможность позитивной легальной политической работы. Но вождь самой "интеллигентской", "профессорской", как ее называли, партии конституционных демократов Милюков встретил манифест словами: "Ничего не кончено, революция продолжается". Целью ставилась полная ликвидация монархии в России. Ставка делалась опять на внепарламентские методы, дальнейшую инспирацию массовых выступлений. Милюков цитировал Вергилия: если не сговорюсь с вышними, то двину Ахеронт (Ахеронт - подземная река, метафора неуправляемой стихий). Это была тактика экстремизма.

Вожди революции всячески раскачивали массы, делая это и с думской трибуны. До конца раскачать не удалось, правительство сумело справиться с революцией. Тогда начались - в свободной уже печати - привычные либеральные сетования на реакционный режим, в очередной раз подавивший лучшие упования.

"Вехи" отличались от стандартно левых анализов происшедшего тем, что поставили поражение революции, самый ее характер в вину интеллигенции. В событиях революции, писали "Вехи", прошел проверку багаж интеллигентских идей - и не выдержал этой проверки.

"Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом, - писал в "Вехах" М. О. Гершензон, - бояться его мы должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной".

Это самая знаменитая фраза в "Вехах", именно этой фразой козыряли все критики "Вех", от Милюкова до Ленина. Между тем это отнюдь не главная мысль "Вех". Гершензон выбивался из общего хора "Вех", его статья "Творческое самосознание" выдвигала программу некоего религиозно обновленного народничества, носила на себе следы влияния идей славянофила И. В. Киреевского (шутка тех лет: "В России остался один славянофил, да и тот Гершензон". Интеллигенции нужно бояться народа потому, что она не обладает народной добродетелью незамутненного сознания, - вот мысль Гершензона. Между тем главное в "Вехах" - разрыв с традицией народничества, и не в смысле политического направления, возникшего еще в XIX веке, а в смысле народопоклонства, приводящего к забвению всяких подлинно культурных задач ("народническое мракобесие", как назвал это Н. А. Бердяев в статье "Философская истина и интеллигентская правда". В России, писали веховцы, шел рост подлинной культуры, которой не заметила радикальная интеллигенция, ей были чужды, неинтересны Толстой и Достоевский, Фет и Тютчев, Чаадаев и Вл. Соловьев. Вот главная мысль "Вех": русская "орденская" интеллигенция некультурна, ее не интересует творческая работа в науке, художестве, в религии, в общественной жизни, даже в семье (статья А. С. Изгоева "Об интеллигентской молодежи", ее сознанием владеет сектантская политическая догма, сужающая культурный горизонт и не дающая правильной ориентации даже в политической деятельности.

Впрочем, к 1917 году интеллигенция уже перестала быть политически радикальной. Сказались работа и влияние "Вех", общая атмосфера Серебряного века с его гигантским культурным взлетом. Уже позднее Г. П. Федотов писал, что интеллигентская революционность в феврале 17-го была разогретым блюдом. Причиной революции, главным "агентом" второй русской революции была власть, вызвавшая своей инертностью этот обвал. Анархической стихией овладели большевики. Можно ли считать их интеллигентами, наконец-то осуществившими победную революцию?

Для понимания этой темы важнейшая статья в "Вехах" - "Этика нигилизма" С. Л. Франка. Здесь дан анализ интеллигентского мировоззрения не только в его пребывающем состоянии, но в его потенции, в логическом и психологическом пределе интеллигентского сектантства. И в пределе это именно большевик, хотя Франк даже не произносит этого слова. В этом смысле в "Вехах" содержится самое настоящее пророчество.

Интеллигентскому сознанию, говорит Франк, чуждо не только творчество, но и понимание объективных ценностей - научных, художественных, религиозных. Им владеет догматически провозглашаемая мысль о "благе народа" как конечной цели, а само это благо понимается как материальное благосостояние. Это "социология". Если же говорить об интеллигентской "философии", то это убогий материализм, видящий в основе бытия механическое движение физических тел, но идеализирующий эту скудную картину в качестве "природы", являющейся самой по себе источником всех благ. Благополучию человечества мешают не жестокость природы и несовершенство человека - природа, как и человек, сами по себе всегда благи (отголосок старых идей Руссо), - а неправильное распределение существующего богатства; источник благ, таким образом, не производство, а потребление. Жизненная установка, вырабатываемая таким мировоззрением, - не творчество, но разрушение, а психологический аффект разрушения - ненависть. Заключительная формула этого анализа: русский интеллигент - это "воинствующий монах нигилистической религии земного благополучия". Элементы этой формулы кажутся взаимопротиворечивыми, но это живое противоречие интеллигентской души, заключает Франк. Русский интеллигент в большинстве своем - мягкий и незлобивый человек, выделенный в анализе тип, повторяем, - логический и психологический предел, острая крайность интеллигентского мировоззрения. Но в революции всегда побеждают крайности; так и в русской революции победили большевики.

Актуальны ли "Вехи" сегодня или представляют только исторический интерес? Какова была судьба интеллигенции при большевиках? Какой она при них стала?

Она испытала резкую мутацию по двум направлениям. Прежде всего исчез старый народнический миф, развеянный событиями революции, в которой, говоря словами Достоевского, "мужички за себя постояли". В революцию и на протяжении всех годов сталинского правления интеллигенция страдала так же, как народ, - вместе сидели в ГУЛАГе. Был изжит интеллигентский комплекс вины перед народом и долга народу. И второе важное изменение, начавшееся уже в эпоху "Вех", ими и начатое: новое понимание культуры, новое отношение к культурной элите, появившейся уже в позднесоветское время. Если для прежней интеллигенция не существовало Владимира Соловьева, то советская носила на руках Бахтина и Аверинцева.

Сейчас эта книга - отнюдь не руководство к действию в России. Сейчас проблематична не интеллигенция, а власть. Демократии как политического строя в России по-прежнему нет, но культурное творчество не подавляется. Разве что сомнительным сделалось само понятие культуры, ставшей "масскультом".

Самое парадоксальное, что "Вехи", перестав быть актуальными в России, как-то парадоксально вписываются в контекст нынешнего Запада. Западным сознанием, как культурным ("академическим", так и политическим, овладел знакомый по России "интеллигентский" комплекс вины перед народом и неуплаченного ему долга. Тут меньше всего хочется говорить о США, где напряжение по линии "белые - цветные" успешно преодолевается. Но кроме афроамериканцев существует сама Африка, к которой, в сущности, и свелся третий мир. Интеллигенты в старорусском смысле "Вех" представлены на сегодняшнем Западе, скажем, Боно, собравшим на Африку миллиард.

Да и не только в Африке дело. Нынче народ в планетарном уже масштабе не "бунтуют", а "подкупают", интегрируют его в "общество потребления". Это, конечно, лучше для народа, чем революция, но лучше ли общество потребления для культуры, которую предположительно должна творить интеллигенция, - не совсем ясно.