УМЕР ФИЛОСОФ АЛЕКСАНДР ПЯТИГОРСКИЙ
ПО СТРАНИЦАМ РОССИЙСКИХ ГАЗЕТ
Г.Ревзин. Факир // "Коммерсантъ", 27.10.2009
Философ Александр Пятигорский «Известиям»: «Я не доверяю коллективной любви и ненависти» // "Известия", 27.10.2009
Н.Кочеткова. От Лотмана до масонов // "Известия", 27.10.2009
О.Фочкин. Он учил нас думать // "Московский комсомолец", 27.10.2009
Е.Яковлева. Абсолютный человек // "Российская газета", 27.10.2009
А.Солнцева. Театр одного философа // "Время новостей", 27.10.2009
Памяти Пятигорского // "Независимая газета", 27.10.2009
З.Ерошок. Правильный человек в русской ситуации // "Новая газета", 28.10.2009
Г.Ревзин. Факир
"Коммерсантъ", 27.10.2009
Умер Александр Пятигорский
Некролог
В Лондоне на 81-м году жизни умер русский философ Александр Моисеевич Пятигорский.
У него есть книжка "Философия одного переулка". Переулок 2-й Обыденский, это на Остоженке, описывает он свою (но не вполне) жизнь в этом месте в некое довоенное время. Если верить описанию, там можно было, играя в классики, случайно перескочить через дом, к храму Христа Спасителя. Там было полно масонов, частично они были членами коммунистического правительства, частично западными дипломатами. Они вывозят героя в Лондон, с Обыденского туда прямой путь. Сейчас Обыденский стал больше похож на Лондон, многие его жители живут на два дома, одна квартира там, другая на Ист-Энде. Но когда он жил там, этого никак нельзя было предположить. Действительность под него подстроилась, став при этом, согласитесь, несколько диковинной.
Из его писаний (а больше разговоров) было понятно, что мир вокруг, как и то, что ты про мир думаешь, как и то, что думают другие,– это невероятная чушь, наполненная комично малодостойными подобиями смыслов. Смысл рождался из того, что он говорил, и прямо пока говорил, тогда и рождался. Причем он порождал смыслы бытия не в высшем пространстве, а как-то сбоку, из неожиданного ракурса. Не так, что был высший смысл Обыденского переулка и жизни в нем, и смысл этот проистекал из храма Христа, и был он искажен коммунистами. Нет, до подобных трюизмов он не опускался. Вот именно что это все чушь, а на самом-то деле этот переулок – про свободу перемещений между здесь и Лондоном, и если ты как-то движешься – ну хоть в классики играешь,– дело это тебя не минует.
Как философ, он занимался проблемой невозможной – феноменологией сознания. Основа феноменологии по Гуссерлю – феноменологическая редукция, это такая философская процедура, когда, рассматривая феномен, мы очищаем его от всех смысловых оболочек, которыми окутало его наше сознание. То есть для понимания феноменологии сознания необходимо очистить сознание от сознания и посмотреть на него в этом очищенном виде. Ну и откуда, скажите на милость, глядеть и куда?
Естественно, его философствование иногда производит впечатление, что он смотрит не совсем понятно на что и не вполне понятно откуда, но, пока текут слова, открываются какие-то миры и возможности. Его интересовали по-, а лучше сказать за-граничные состояния сознания, когда оно выходит из себя. Про него пишут в энциклопедиях, что он вместе с Юрием Лотманом – основателем Тартуской семиотической школы, и это правда, но внутри семиотики он занимал специфическую позицию (вроде сбоку глядел). Во втором номере "Трудов по знаковым системам" опубликована его статья, посвященная "предварительному исследованию одного речевого феномена". Феномен такой – пятеро семиотиков в 1965 году достали магнитофон и мескалин, одно включили, другое приняли, после чего изучили изменения своей речи под воздействием наркотика. Там много интересного – изменение масштаба времени, увеличение поля логик и вероятностей, одновременное развитие нескольких речевых сюжетов у одного говорящего – словом, расширение сознания по всем направлениям, а точнее сказать, разбегание его от себя самого со всех ног.
В детстве я жил с ним в одном доме, наши родители очень дружили. Тогда он был индологом, учеником Рериха, квартира его была наполнена скульптурами Будды, странными рукописями, трубками, какими-то благовониями – мне он казался факиром, тем более что с видимым удовольствием корчил страшные рожи и пускал дым из ноздрей. В 1974 году он уезжал в Лондон, это были большие проводы в эмиграцию, и в застолье мне кто-то случайно вместо стакана воды сунул стакан водки. Мне было десять лет, и я помню глюк, как я лежу на траве, все вокруг вертится, а он завис надо мной и повторяет: "Старик, запомни, я качал тебя на руках".
Когда в детстве тебя качают на руках, ты полагаешь само собой разумеющимся, что мир вокруг весьма нестабилен, а ты представляешь собой более или менее устойчивое место, причем в "более или менее" заключена особая приятность покачивания. Мы случайно встретились через 30 лет, он картинно простер руки и воскликнул: "Старик, я качал тебя на руках!" А больше вообще ничего не сказал, как будто продолжения и не требуется. Это был факир и мудрец, который показывал и учил, что мир лишен смысла, а некий неопределенный смысл возникает только из жизни твоего даже не сознания, а мыслящего тела, которое с интересом наблюдает за собственным сознанием со стороны. Мне кажется, когда обнаруживаешь, что мир вокруг перешел границу абсурда (а ведь это часто бывает), этот философский опыт неоценим. Жалко только, что, когда факир показывает фокус, он длится от и до, а дальше ничего нет.
Философ Александр Пятигорский «Известиям»:
«Я не доверяю коллективной любви и ненависти»
"Известия", 27.10.2009
Обозреватель «Известий» Наталья Кочеткова дважды – в 2004
и 2007 годах – встречалась с Александром Пятигорским. Сегодня мы публикуем
фрагменты тех интервью.
ВОПРОС: К какой философской школе вы себя относите?
ОТВЕТ: Я вообще антишколист в философии. Когда мы говорим о какой-то конкретной науке – востоковедении, например, – ею нельзя заниматься, не будучи связанным с какой-то школой. А в философии – не так. Было несколько человек, которые оказали на меня большое влияние. Конечно, это прежде всего Мераб Константинович Мамардашвили. Он был одним из моих самых близких друзей. Это, если хотите, школа свободного мышления, которую вы можете обнаружить в разговорах со случайным человеком. Помню, меня всегда раздражало, когда нам с Мерабом Константиновичем мешали – опять телефонный звонок, опять кто-то пришел. Он говорил: «Дорогой, если нас можно прервать, то нам не надо было начинать философствовать. Философствование прервать нельзя. Пусть звонят, пусть мешают – это правильно, такая наша жизнь». Философствовать нельзя начать или закончить – можно только продолжать.
В: Вы близко дружили с Лотманом и Мамардашвили, при том что они радикально противоположны по складу.
О: Абсолютно. При том что Мамардашвили просто любил Лотмана, называя его тартуским Эйнштейном, – он был немножко похож:. Мамардашвили обладал исключительным качеством: он ценил интересных людей. Если философ будет ценить только профессиональных философов – он же умрет со скуки. Философу нужна пища. Кстати, их очень мало в любой стране. Меня как-то в Америке спросили, как в Москве с философией. Они сказали, что знают в Москве трех философов. Это же очень много. Был такой немец в XVII веке Валентин Андреа, который написал: «Не каждый город имеет своего философа».
В: А как вас приняли в Англии, когда вы приехали?
О: Я был никем, совершенно неизвестным, притом буквально без копейки. У каждого народа в культурной оболочке есть моменты, к которым очень трудно приспособиться. В Англии огромную роль для чужого играет не быстрота приспособления, а сохранение им своей чуждости. В Париже, если вы плохо говорите по-французски – о-о-о, ничего у вас не получится. А в Англии мало кого интересует, как вы говорите по-английски.
В: Почему вы уехали из Москвы именно в Лондон?
О: Отец после моего рождения был послан как молодой выдвиженец, мастер-металлург в командировку в Англию и вернулся в полном восторге. Мои ранние детские годы были заполнены рассказами об Англии. Я теперь вижу, что многое было преувеличено, многое неправильно или перестало быть правильным. Начало 1930-х годов – другой мир. Но главное, что мой отец ухватил – это как раз индивидуальная свобода. Конечно, свобода – затрепанное и вульгаризированное слово. Я имею в виду развязанность – но не развязность...
В: Вы видели фильм «Королева», где по сюжету во время похорон принцессы Дианы Тони Блэр фактически спасает монархию? Все было так, как рассказано в фильме?
О: Все было именно так. Те довольно большие фрагменты фильма, которые я видел, – я видел эти сцены и на улицах, слышал в разговорах. Монархия – ну да, историческая привычка. Но монархия, заметьте, не в один день и не в один век создала самое либеральное государство на свете. А если говорить об улице, то это свидетельствует о нормальном восприятии события толпой. Толпа не рефлектирует – ни в Москве, ни в Лондоне. И с этой точки зрения этот фильм мне глубоко чужд. У меня природное недоверие к любому коллективному мышлению, восприятию, энтузиазму, любви или ненависти.
Н.Кочеткова. От Лотмана до масонов
"Известия", 27.10.2009
В Лондоне на 81-м году жизни скончался известный российский философ и писатель Александр Пятигорский. По словам его жены Людмилы, у Александра Моисеевича случился сердечный приступ.
«Меня всегда больше всего интересовало одно – философия. Какая? Любая», – сказал мне в интервью Александр Пятигорский, когда мы встретились с ним в апреле нынешнего года на конференции в кафе Bilingva. Он приехал из Лондона в Москву прочесть лекцию. Несмотря на стереотип, будто философия – это нудно и скучно, люди во время его выступления разве что на люстрах не висели. Пятигорского пришли послушать даже те, кто считает себя людьми, от философии далекими. «Философия – это тип мыслительного подхода, а к чему – не важно», – объяснял Пятигорский. Александр Моисеевич умея особым образом разлагать мир на понятные составляющие. В результате такого разложения все части этого мира в совокупности тоже становились прозрачными.
Например, он терпеть не мог, когда при нем говорили: «народ» или «государство». В ответ спрашивал: «Народ – это кто? Вы представляете себе, что это за люди? А что такое государство?». Он умел мыслить в предельно точных формулировках и понятиях и требовал того же от окружающих. Иначе философией заниматься нельзя.
Впрочем, философия в его жизнь пришла не сразу. Пятигорский родился в 192 9 году, в семье инженера-сталелитейщика. В 1951 – м закончил философский факультет МГУ и уехал работать в Сталинград учителем истории средней школы. С 1956 года трудился в Институте востоковедения в секторе «Истории и религии Индии». Защитил кандидатскую диссертацию на тему «Из истории средневековой тамильской литературы». В 1960-м вышел его Тамильско-русский словарь. В 1963-м по приглашению Юрия Лотмана – филолога и культуролога – Пятигорский занялся исследованиями по семиотике, проводившимися в Тартуском университете. «Лотман встречал меня на платформе. До этого мы ни разу не виделись. И в эту одну минуту оба увидели, что мы близкие друзья», – описал встречу Пятигорский.
Его первым опытом философии стала статья о природе сигнала, написанная под влиянием Владимира Топорова – будущего академика, о котором Пятигорский позже скажет: «В каком-то смысле я его считаю – он бы, конечно, возмутился – моим учителем. Я тогда начал понимать, что философ, о чем бы он ни писал, пишет как философ. Философия – это род склонности, переходящей в болезнь».
В начале 1970-х он эмигрировал в Лондон. «То, что писали о моей эмиграции – ему было плохо в России, его притесняли, – неправда. Это чушь. Меня притесняли, как притесняли всех. Я уехал, потому что надоело. Все остальное – в диапазоне от частичной неправды до вранья. Я хотел жить в мире, а не в одной стране. У нас в России совершенно болезненное преувеличение роли ситуации. Например, я помню, как один писатель мне кричал: «Да разве в России можно писать?!» А другой человек, который при этом присутствовал, сказал, что единственное, что можно в России делать, – это сидеть и писать».
Впрочем, в Лондоне он тоже сидел и писал. Например, от безденежья написал книгу «Who's Afraid of Freemasons? The Phenomenon of Freemasonry», в которой подробно описал историю и ритуал братства вольных каменщиков. Но не для того, чтобы приумножить и без того огромный список литературы по этой теме, а чтобы понять (философски) и объяснить (простым языком), что же это за организация такая: тайная – но о ней все знают, религиозная – но без конкретной миссии. Книга недавно вышла по-русски в авторизованном переводе.
Он писал и художественную прозу: в 1989-м вышел роман «Философия одного переулка», через десять лет роман «Вспомнишь странного человека...», получивший в 2000 году премию Андрея Белого, потом сборник «Рассказы и сны». В 2007-м появился сборник лекций по политической философии, в которых он откровенно иронизировал над любителями проводить исторические параллели между теперешней Россией и другими эпохами: «При философском осознании любая историческая параллель есть вещь дефективная. Но без этой параллели история неполна. Потому что эта параллель... показывает, что в меняющихся исторических условиях остаются какие-то константы человеческой психологии... И тогда мы говорим: «Смотрите, как похоже». А что похоже? Мы похожи».
Теперь объяснить это будет некому.
Похороны Александра Пятигорского состоятся в Лондоне в конце следующей недели.
О.Фочкин. Он учил нас думать
"Московский комсомолец", 27.10.2009
В воскресенье в Лондоне на 81-м году жизни скончался российский философ, переводчик, востоковед и писатель Александр Пятигорский.
Умер философ Александр Пятигорский
В 1951 году окончил философский факультет МГУ. В начале 1960-х по приглашению Юрия Лотмана уехал работать в Тартуский университет. Работал с Мерабом Мамардашвили – в соавторстве ими написаны "Символ и сознание". Кроме философии занимался правозащитной деятельностью и в 1974 году был вынужден покинуть страну. Он уехал в Великобританию и стал профессором Лондонского университета. Помимо философии Пятигорский активно занимался литературой и филологией. Среди наиболее известных произведений Пятигорского – романы "Хроника одного переулка" и "Вспомнишь странного человека". За последний роман Пятигорский был удостоен премии Андрея Белого.
Его лекции чем-то напоминали кухонные посиделки московской интеллигенции 60-х. Вот и наши встречи проходили на кухне его квартиры в Замоскворечье, в самом центре Москвы, под грохот стройки. Во время одной из наших встреч Пятигорский дал "МК" небольшое интервью, отрывки из которого мы и приводим. Тогда осталось много вопросов, и мы договорились встретиться еще раз. Не успели...
– В чем главная проблема современной политики?
– Все главы государств риторически безграмотны. Послушайте их выступления. Это речи не политиков, а недоучившихся второгодников. С такой риторикой в Древнем Риме их моментально бы освистали. Кто бы их стал слушать? Не надо мудрецов, не надо вершин риторики. Но говорить надо уметь! Верхи просто не в состоянии сформулировать свою идеологию. Им не хватает культуры. Это Сталин одно из своих последних 40-минутных выступлений готовил 17 дней – день и ночь. По воспоминаниям Поскребышева, он обложился десятками книг и действительно работал. А сегодняшних политиков, и наших, и зарубежных, даже представить в такой ситуации невозможно!
В современной России нет признаков тоталитарного государства .У нас налицо отсутствие политической программы, в лучшем случае ее кастрированное подобие.
– Ваши книги и лекции рассчитаны на очень маленький процент думающих людей.
– Я очень надеюсь, что после моих лекций люди начнут думать. А вот в том, что меня слышат и понимают, я нисколько не уверен. Зачем врать – а я стараюсь быть честным: читал для себя.
Е.Яковлева. Абсолютный человек
"Российская газета", 27.10.2009
Скончался известный философ Александр Пятигорский
В минувшее воскресенье в Лондоне скончался один из самых ярких отечественных мыслителей XX века Александр Пятигорский. Ему шел 81-й год. Причиной смерти стал сердечный приступ.
Александр Пятигорский – фигура века, его культурная вершина. Александр Зиновьев, Мераб Мамардашвили, Георгий Щедровицкий, Юрий Лотман, Александр Пятигорский – именно их усилиями в России начала восстанавливаться традиция философ ского мышления, казалось, оборванная с отправкой знаменитого "философского парохода". На самом деле для них ткань российской культуры никогда не рвалась. Но как же блистательно она заново собиралась для нас их умом и усилием! Прогулки, разговоры, семинары, лекции, школы в университетах – какое блестящее философское Возрождение подарили нам эти люди, сформировавшиеся в послевоенные годы!
Будучи активным правозащитником, в 1974 году Пятигорский был вынужден эмигрировать. ФРГ, Англия, Америка, снова Англия. Наконец, повезло и нам, в 2006 году по приглашению Глеба Павловского он приезжает в Россию читать лекции о политической философии. Разумеется, прочитана лекция и в знаменитом кафе Bilingua "Мифология и сознание современного человека". Потом он приезжает еще читать лекции о философии буддизма. Не из-за увлечения буддизмом, из-за интереса к Пятигорскому отправляемся на них.
Традиционное приглашение перебивать его громко, смело, со всем не соглашаться и двухчасовое ни на секунду не скучнеющее действо – нет, не театр, не эксцентрика парадоксов, а, казалось, материализация, воплощение мысли. Нет утонченнее страсти и нет глубже наслаждения, чем дает человеческая мысль.
Вскоре с коллегой Еленой Новоселовой мы попадаем к нему на интервью. Небольшая московская квартира в футуристическом стиле, молодая, симпатичная, политически намагниченная жена, окутанная его высокой и ласковой снисходительностью, узенький столик у окна. И никогда не забываемое внутреннее сосредоточение с попыткой понять и встроиться в глубину его мысли. Не просто задать заготовленный вопрос, но на какой-то момент побыть МАЭСТРО собеседником.
Из интервью Александра Пятигорского "Российской
газете":
Александр Пятигорский
Еще одна специфическая российская черта – удивительная нелюбезность. Я бывал в трущобах Рио-де-Жанейро и Сан-Паулу, видел нищету, к которой Россия и близко не подходила, – а люди там вежливые.
... Мне кажется, огромную роль сыграло поведение вашей управляющей политической элиты. Посмотрите на их манеры, выступления. Наша госпожа Тэтчер тоже была не блестящей в этом смысле, но взяла учителя, год занималась день и ночь.
Культурный человек любезен и с другом, и с врагом. Это качество идет из глубин воспитания. Вы можете убить вашего политического врага, а можете развести руками, улыбнуться и сказать: дорогой, давай подумаем. прямая речь.
Глеб Павловский, политолог:
– Пятигорский вернулся в Россию активным мыслителем, еще более открытым. С флагом мысли. С флагом напоминания о необходимости мыслить. И о том, что человек – очень сложное существо, что в последние 20 лет в России воспринимается либо как новость, либо как блажь.
Но поскольку он был человеком, в открытой форме не уважающим – и любил повторять это – ни власть, ни общество – но только мысль, сам акт и процесс мысли, то он был обречен здесь на всяческие упрощения. И действительно рассматривался многими чуть ли не как эксцентрическая фигура, что не соответствует действительности. Он из поколения "великих стариков", эти люди осуществляли связь с русской культурой и историей. Причем сквозную – для них процесс мысли не прерывался ни Октябрьской революцией, ни распадом СССР. Эти люди сшивали историю, само их существование обеспечивало единство русской мысли.
А.Солнцева. Театр одного философа
"Время новостей", 27.10.2009
Умер Александр Пятигорский
Биографические справки о Пятигорском, повторяющие друг друга почти дословно, как правило, начинаются словами: «всемирно известный русский философ, лингвист, культуролог, буддолог, один из основателей тартуско-московской семиотической школы, соавтор Ю.М. Лотмана и М.К. Мамардашвили». Реже вспоминают, что он еще и писатель, или, что, может быть, звучит корректнее, автор нескольких романов – «История одного переулка», «Вспомнишь странного человека»...
В России же его знают очень мало. Впрочем, в России мало знают о многих действительно замечательных людях. Например, сам Пятигорский возмущался разницей между тем уважением, которым окружены имена Якобсона, Реформатского, Старостина в Англии, и тем, как глубоко они забыты на родине. С другой стороны, он сам сопротивлялся любым попыткам демонизировать отечество: «Не выделяйте Россию, бога ради, ни в хорошем, ни в дурном смысле. Страна как страна вообще».
Пятигорский окончил философский факультет МГУ, четыре года отработал в школе учителем истории, потом семь лет в Институте востоковедения РАН под началом Юрия Рериха. Его лекции о буддизме многие специалисты считают совершенно выдающимися. В 1963 году Юрий Лотман позвал его в Тарту. В это время Пятигорский не только буддолог, востоковед, философ, он еще и очень модный в интеллигентских кругах персонаж. Его отличает темперамент, артистизм, умение заморочить и вскружить голову. Впрочем, многих и раздражает его говорливость, страсть к эффектным фразам, он кажется непонятным, и непонятность эту как будто сознательно культивирует... Слишком яркий, слишком необычный. В это время начинается его правозащитная деятельность... Он подписывает письма, выходит на Пушкинскую площадь на митинг в защиту Синявского и Даниэля. В 70-е годы уезжает из Советского Союза и спустя некоторое время оседает в Лондоне, городе, знакомом ему с детства по рассказам отца, советского специалиста, в 30-е годы командированного туда набираться опыта. Пятигорский работает в университете, читает лекции по восточной философии, пишет книги. И даже снимается в кино в фильме Отара Иоселиани «Охота на бабочек». Круг его интересов широк – тут и Пастернак с «Доктором Живаго», и современная политическая история, и буддизм, но главной темой и публичных выступлений и ученых записок всегда остается мышление – это главный сюжет даже его романов, о которых хорошо сказал филолог Сергей Козлов: «Стиль его совершенно своеобразен, но если уж прибегать к аналогиям, представьте себе интригу Дюма, изложенную Прустом с интонациями Булгакова».
Пятигорский признавался, что говорить для него всего естественнее. Писать – хуже, но тоже может, а вот публиковать написанное ужасно не нравится. Тем не менее его труды выходят и постепенно проникают и в Россию. Здесь формируется круг поклонников, для которых его имя окружено ореолом. Кирилл Кобрин, например, называл его «самый мощный ум, который я встречал в своей жизни». В 2006 году он приезжает в Россию, читает лекции, встречается с людьми, дает интервью. Острит, мистифицирует, забрасывает парадоксами, сыпет афоризмами.
Выступая на семинаре, посвященном памяти его друга Георгия Щедровицкого, он сказал слова, которые теперь, когда его не стало, можно отнести и к нему самому: «Как думают, такое и время. Умоляю вас, постарайтесь это понять. Это чрезвычайно важно, и первый импульс этой, казалось бы, детской идеи о времени, и в конечном счете о концепции истории как функциональном и производном дал мне Щедровицкий. И вот я думаю, что это было время, не когда один кретин стал премьером, а другой секретарем ЦК, на каком были помешаны, а это было время, функционально связанное с думанием конкретных людей, которые были настолько сильны, что не подчинялись времени, а своим думанием его в каком-то смысле – пусть в ограниченном – функционально определяли. И он был одним из них и одним из – я позволю себе этот номенклатурный термин – главных думателей того времени».
Пятигорский тоже был думателем. Такие люди всегда в дефиците, и сегодня их число стало еще меньше.
Памяти Пятигорского
"Независимая газета", 27.10.2009
Известный философ умер в Лондоне на 81-м году жизни
В Лондоне на 81-м году жизни умер Александр Моисеевич Пятигорский, философ, востоковед, писатель и без всякого преувеличения – один из ярчайших отечественных мыслителей XX века. Так можно сказать, хотя без малого 40 лет он провел вне отечества, вынужденный эмигрировать из СССР в начале 70-х. Он умер от сердечного приступа, и все, кто был с ним знаком, кто знал его повышенную эмоциональность – он всегда говорил так, как будто доказывал сотням, а то и тысяче сомневающихся, думающих совершенно не так, как Пятигорский, – наверное, удивились: хорошее было все-таки у него сердце, дало возможность пожить, поговорить и стольких людей очаровать. Очарование его устного существования было неотразимым. А устать его слушать было невозможно.
Он родился в 1929 году в Москве, окончил философский факультет МГУ, его специальностью и, надо сказать, особой любовью была восточная философия. К концу жизни он стал и сам похож на индийца, так что не случайно Отар Иоселиани снял Пятигорского в роли магараджи в «Охоте на бабочек». Что касается любви к родному городу, то в ней он с философской ясностью расписался в одной из своих книг – романе «Философия одного переулка».
Пятигорский стал одним из основателей Тартуско-московской семиотической школы, в появлении которой не было чего-то открыто оппозиционного советской власти, ее, в общем, даже и признали, давали проводить конференции, издавать книги, но дух свободного мышления, разумеется, власти был неприятен. А Пятигорский кроме науки, со всей страстностью мыслителя, то есть чрезвычайно убедительно и логично, защищал гонимых, то есть занялся правозащитной деятельностью. В итоге – эмиграция. Говоря о значении Пятигорского, о нем самом, кто-то очень точно заметил – он был философом в изначальном, греческом, древнеиндийском смысле: учитель, но не жизни, а учитель мышления. Пятигорский существовал в диалогах, которые – если бы он жил в Древней Греции – непременно дошли бы до нас в записях учеников.
Кирилл Кобрин уже успел вспомнить замечательный рассказ Пятигорского о том, что, работая в московском Институте востоковедения, он в ответ на вопрос, чем занимается здесь, ответил: «Ищу адекватную форму существования для своего мышления». Это так созвучно простым и вечным философским истинам – про «мыслю, следовательно, существую».
Сегодня, когда так много и банально требуют от науки практических результатов и практического смысла, кстати будут слова Пятигорского о практике: «Как философское понятие практика – это никак не применение теории к жизни или к какому угодно виду социального действия, экономике, политике, культуре. Считать так будет не только методологической ошибкой, но и непростительной пошлостью, потому что практика – не сумма действий», для нее характерен «прежде всего способ осознания образов действия, которые следуют или, точнее, могли бы следовать из данной теории или вообще из любого полученного знания, необязательно теоретически сформулированного».
З.Ерошок. Правильный человек в русской ситуации
"Новая газета", 28.10.2009
25 октября с. г. в Лондоне умер философ Александр
Пятигорский
Осень 93-го. Совсем не помню, где нашла лондонский телефон Александра Пятигорского (никаких общих знакомых тогда у нас не было), но вот позвонила ему накануне третьей годовщины со дня смерти Мераба Мамардашвили, попросила об интервью, и он согласился как-то очень сразу, легко и радостно.
Потом узнаю, что Пятигорский вообще человек легкий. Был просто счастлив принять в ком-то участие, и так, чтобы при этом никто не был ему ни за что и ничем обязан. Делал добро как будто походя, беззаботно, весело. Был легок, легок, и за эту свою легкость держался и даже настаивал на ней.
Вот рассказывает мне о Мерабе как о человеке феноменально дисциплинированном: "Мераб и выпить любил, и друзей любил, и любил там Бог знает что, но под всем этим у него был очень строгий порядок, и этот порядок лежал не во внешнем поведении, а во внутренней, умственной и нравственной дисциплине, причем доходящей до педантизма". И дальше, на мой вопрос: "Я человек крайне хаотичный, беспорядочный и безответственный. Вы не можете быть ответственным, будучи недисциплинированным внутренне. Это невозможно. Это будет очень фальшиво, это будет чисто внешняя ответственность".
Не кокетничал, не кичился: ах, я такой хаотичный, беспорядочный. Нет! Но если это что-то только чисто внешнее, не внутреннее – то бежать, бежать, бежать... Чем изображать внешнюю ответственность, лучше признаться во внутренней безответственности, легко и радостно признаться. А вот о сходстве между собой и Мерабом: "...В чем мы кроме взаимной любви сходились – это то, что для него и для меня в жизни, несмотря на все ее перипетии, обстоятельства, спады, подъемы, победы – крайне редкие, поражения – крайне частые, несмотря на все это – главным оставалось ПРАЗДНОЕ ФИЛОСОФСТВОВАНИЕ.
Как когда-то сказал Шестов: философствования не праздного быть не может, тогда это не философствование".
То есть: опять же легкость, праздность; здесь: радость! здесь: прыгай!!! Не надувать щек, не важничать, подавлять любую склонность к самоугождению; нив работе, ни в дружбе, ни в любви – никакой тяжести, надрыва, серьеза по отношению к себе самому, самолюбования, вот этого: графиня с искаженным лицом бежала к пруду...
Одна из жен Александра Пятигорского говорила в сердцах: "То же мне, буддист – мимо мясной лавки пройти не может". Смешно, да? Особенно если учесть, что Пятигорский был не буддист, а буддолог, он не исповедовал буддизм, а изучал его.
...Пятигорский говорит о Мерабе как о человеке необыкновенном в русской ситуации. И объясняет: "Мы были на самом деле все совершенно равными – в смысле этой ситуации – ее членами. Я в этом убежден. Хотя многие меня за это страшно ругают. В каком-то смысле Леонид Ильич Брежнев и товарищ Андропов и мы, мы были членами одной ситуации. И наше непонимание, именно наше непонимание этого сейчас ведет к страшному искажению прошлой истории.
Вот Мераб был одним из тех людей, которые это очень хорошо понимают. То есть как он говорил: для того, чтобы ты понял, что кроме этой ситуации есть что-то другое, для того, чтобы ты боролся против этой ситуации или ее уничтожил, тебе надо начинать с сознания того, что ты тоже в этой ситуации. Как и все другие".
Как это не похоже на русскую интеллигенцию, да? Как это я (был, есть) в той же ситуации, что и Брежнев и Андропов?
Что это значит: я такой же, как они? Но я другой! И это они во всем виноваты, а не я. "Неслучившееся является работающим механизмом", – говорил Мамардашвили. Вот с осознанием собственной вины (в русской ситуации) у нас не случилось, и работает, работает как страшный механизм – против нас. И в прошлой истории, и в нынешней. Такая иррациональная бездна, где все правы.
...То, что говорит о русской ситуации Пятигорский, означает: виноваты все, но более всего виноваты те, кто не считает себя виноватым. Он ставит себя в один ряд с Брежневым и Андроповым, в одну ситуацию – он, кто из-за своей правозащитной деятельности вынужден был эмигрировать?! Это ведь не про него: "Заробел... Но не душою, а поротой задницей". У Пятигорского не было робости поротой задницы. Мало того что стал философом в стране, в которой на тот момент не было никакой философии, кроме сталинской (NB! Окончил философский факультет МГУ в 1951 году), так и еще – помимо философии – с самого начала 60-х годов прошлого века до эмиграции (1973 год) – активная правозащитная деятельность. Он обращался в Генпрокуратуру СССР с письмом в защиту Гинзбурга, участвовал в первом митинге правозащитников на Пушкинской площади в поддержку Синявского и Даниэля – и далее везде, всего не перескажешь, газетной площади не хватит).
Что это ему давало? Ощущение себя правильным человеком, пусть и в неправильной стране? Или это – не помимо философии и не вопреки ей, а именно что – из-за нее?
...Он очень хорошо умел готовить. Дивная у него получалась еда. Как-то с друзьями мы были у него дома в Лондоне, и он приготовил баранину с картошкой и черносливом, и это было так запредельно вкусно, и он радовался как ребенок, что нам нравится.
...Звенящая пронзительная радостная нота. Только на этой ноте можно жить кстати.
...И Мераб Мамардашвили, и Александр Пятигорский умерли мгновенной смертью. Оба – от сердечного приступа. С разницей – без одного месяца – 19 лет.