С. Л. Комлев

 

КОНЪЮНКТУРНЫЙ ИНСТИТУТ
(СУДЬБА НАУЧНОЙ ШКОЛЫ Н. Д. КОНДРАТЬЕВА)

 

© С.Л.Комлев

 

Безвозвратно ушли в прошлое времена, когда из советской науки вычеркива­лись ученые и целые школы. Напоминанием о них остались белые пятна в ее истории, в частности и в истории экономической науки. Яркие, однако на долгие годы преданные забвению, страницы в истории науки в 20-х гг. вписал Конъюнк­турный институт – крупнейшее тогда в стране научное учреждение по изучению состояния советского и мирового хозяйства. Во главе института стоял замеча­тельный ученый Н. Д. Кондратьев. В его стенах плодотворно работали такие видные советские экономисты, как А. Л. Вайнштейн, Я. П. Герчук, И. Н. Жиркович, М. В. Игнатьев, Л. М. Ковальская, А. А. Конюс, И. Н. Леонтьев, Д. И. Опарин, Т. И. Райнов, Е. Е. Слуцкий, Н. С. Четвериков, Н. Н. Шапошников, В. Э. Шпринк, Н. В. Якушкин.

Упоминание о Конъюнктурном институте у большинства современных эко­номистов может в лучшем случае вызвать ассоциации с одноименным институ­том Министерства внешней торговли СССР в Москве. Не найдем мы Конъюнк­турный институт в последней четырехтом­ной энцикло­педии по политической экономии, которая вышла в 70-х гг. Вместе с тем этот институт в годы нэпа являлся одним из ведущих центров советской экономической мысли. Н. Д. Кондратьеву удалось сплотить в нем коллектив ученых, который оставил заметный след в оте­чественной науке и по праву может считаться ее гордостью. Работы института уже в 20-е гг. получили мировое признание. Его деятельность, в частности, нашла отражение в фундаментальном исследовании по истории мировой экономи­ческой мысли И. Шумпетера.1

В судьбе Конъюнктурного института и сформировавшейся вокруг него школы советских ученых отразился весь драматизм эпохи 20-х гг. Решая сложней­шие проблемы строитель­ства социалисти­ческого хозяйства, школа Н. Д. Конд­ратьева2 поставила на службу этому строительству лучшие достижения мировой науки. Закономерно, что эта школа первой выступила против иллюзии вседозволенности в экономике, дала развернутую критику волюнтаризму в планировании и зарождаю­щейся администра­тивно-командной системе. Закономерно и то, что она одна из первых испытала на себе удары этой системы.

Чтобы определить масштабы тех потерь, которые понесла экономическая наука в конце 20-х — начале 30-х гг., необходимо, отказавшись от политических ярлыков времен сталинщины, дать строго научную оценку наследию школы Конъюнктурного института. Сегодня советская наука делает первые шаги в этом направлении, которые оказались возможны в результате судебной реабилитации ученых.

Возрождение интереса к Н. Д. Кондратьеву и ученым его круга не только дань уважения к незаслуженно забытым именам. Школа Кондратьева представляет собой то утраченное звено советской экономической науки, которым она была неразрывно связана с мировой и лучшими образцами дореволюци­онной экономи­ческой мысли. Поэтому овладение наследием этой школы — шаг на пути преодоления автарки­ческой тенденции в развитии советской науки.

Школе Н. Д. Кондратьева присуща высокая научная культура, проявившая себя в глубоком понимании природы саморегулирую­щихся процессов в эконо­мике, разработке методологии исследования рынка. Возрождение этой куль­туры — необходимое условие успешного проведения в жизнь радикальной эко­номической реформы.

Предлагаемая вниманию читателей беседа освещает малоизвест­ные стра­ницы истории экономической науки 20-х гг. В беседе принимает участие один из старейшин советской науки Александр Александрович Конюс, доктор эконо­мических наук, член редакционного совета международного статистического журнала «Метрон», почетный доктор политической экономии Мюнхенского университета, действительный член Международного эконометрического обще­ства. А. А. Конюс родился в 1895 г. в Москве. В 20-е гг. был сотрудником Конъ­юнктурного института Наркомфина СССР*. Беседу с А. А. Конюсом ведет Сергей Львович Комлев — кандидат экономи­ческих наук, старший научный сотруд­ник Института мировой экономики и междуна­родных отношений АН СССР.

С. К. Александр Александрович, Ваша научная деятельность, началась в 20-х гг. в знаменитом Конъюнктурном институте, часто называемом по имени его создателя «кондратьевским». Что привело Вас туда?

А. К. Конечно, в начале 20-х гг. число научных учреждений, занимающихся экономикой, было не так велико, как, скажем, сейчас. Но выбор мой определило не только это обстоятельство. Несмотря на молодость, Н. Д. Кондратьев уже в начале 20-х гг. был значительной фигурой в научном мире, и работать под его началом было по меньшей мере почетно. Предложение Кондратьева стать сотрудником его института, который тогда расширялся с переходом в подчинение Наркомата финансов СССР, было принято мною, разумеется, без колебаний. В Конъюнктур­ном институте я проработал с начала 1923 г. до его окончатель­ного расформиро­вания.

Все же уточняю, что моя научная деятельность началась еще до прихода к Кондратьеву, в годы учебы в Кооперативном институте. Полное название института звучало так: Кооперативный институт при Совете всероссийских коопе­ративных съездов. Это учебное заведение было создано в первые годы совет­ской власти в Москве, преподавали в нем известные русские кооператоры: С. Н. Прокопович, А. В. Меркулов, С. Л. Маслов, А. А. Рыбников. Мне повезло, судьба свела меня здесь с А. В. Чаяновым. Я всегда считал себя его учеником, хотя было время, когда и произносить его имя вслух считалось предосудитель­ным. До сих пор храню у себя одну из своих работ с его замечаниями. В Коопе­ративном институте я познакомился с Н. Д. Кондратьевым, который читал у нас один из спецкурсов — по экономике льноводческого дела.

Окончил я институт в 1920 г., и в том же году его ликвиди­ровали, так что первый выпуск студентов оказался для него и последним. Некоторые преподава­тели института тогда эмигрировали. Имели возможность выехать и Кондратьев и Чаянов, но они считали, что их место на родине, да и, наверное, без нее не мыс­лили свою жизнь. Кондратьев вскоре стал преподавать в Петровской, сейчас Тимирязевской, сельско­хозяйст­венной академии, где и основал в том же 1920 г. Конъюнктурный институт. До 1923 г. это была по существу небольшая научная лаборатория, которая жила энтузиазмом его сотрудников. Преподавал в академии и Чаянов. Кроме того, он руководил работой Высшего семинара сельско­хозяйственной экономии и политики. Руководил, как сейчас принято говорить, на общественных началах. Семинар собирался обычно в Москве, в помещении на Тверском бульваре. Наряду с многочисленными слушателями на заседания семинара приглашались ученые самых различных взглядов и убеждений. Бывали там и С. Г. Струмилин и Б. Д. Бруцкус.3 После Кооперативного института я работал статистиком и одновременно старался посещать все занятия семина­ра, которые проходили исключительно интересно. Впоследствии из слушателей этого семинара образовался не менее известный, чем кондратьевский, чаяновский Научно-исследова­тельский институт сельскохозяйст­венной экономии. Мои занятия у Чаянова привлекли внимание Кондратьева, и вскоре последовало предложение, о котором я уже говорил.

С. К. Вместе с Н. Д. Кондратьевым Вы проработали несколько лет. Расска­жите, каким был Ваш заведующий институтом?

А. К. Невысокого роста, сухощавый — таким запомнился мне Кондратьев. Держался он уверенно, как, надо думать, подобало профессору. В суждениях был прям, часто резок, хотя эта резкость происходила от неподдельной заинтере­сованности в работе, которой он отдавал себя. Несмотря на огромную заня­тость, он был всегда открыт для общения.

Когда я поступил в Конъюнктурный институт, Кондратьеву было чуть боль­ше 30 лет. Многие его сотрудники были значительно старше своего заведующего. Авторитет ему создавали, конечно, не годы и не должность. Был он ученым осо­бого, разностороннего склада, автором оригинальных исследований по социо­логии, теоретической экономии, статистике, философии. Прекрасно разбирался в математике. Даже в тюрьме старался не отставать от тех новых идей, которые появлялись в математике. Сужу об этом потому, что через его жену, Елену Давыдовну, посылал ему математическую литературу. Одно время он очень интере­совался последней книгой А. А. Маркова «Теория вероятности».

Человек огромной энергии, он был центром, вокруг которого вращалась вся жизнь института. Как заведующий он непосредственно направлял работу его секций, брался за самые непростые вопросы. Отличала его и высокая научная культура: мне неизвестно ни одного случая, когда он ставил бы свою подпись под чужой работой или присваивал бы себе результаты исследований своих сотрудников. Выступая от лица института с докладами, он всегда оговаривал пер­сональный вклад каждого участника той или иной разработки.

Нельзя не сказать и о том, что трудился он с полной самоотдачей, на которую способен только человек, увлеченный делом. Заведование институтом, который по тем временам считался крупным — в нем насчитывалось около 50 сотрудни­ков, — занимало большую часть его времени. Кроме того, были преподавание в Тимирязевской академии и работа в Земплане при Народном комиссариате земледелия. Помнится, в разговоре с Кондратьевым я посетовал на то, что науч­ное творчество возможно только тогда, когда ученый окружен условиями осо­бого комфорта. «Учитесь работать в любых условиях, — ответил мне Конд­ратьев, — я приобрел привычку обдумывать свои идеи даже тогда, когда еду на извозчике».

С. К. Какие практические задачи стояли перед Конъюнктурным институтом?

А. К. В конце 1922 г. в связи с проведением денежной реформы в обращение были выпущены червонцы. Поэтому главная задача, стоявшая перед нашим институтом как подразделением Наркомата финансов СССР, заключалась в том, чтобы следить за устойчивостью новой валюты. Для этого, разумеется, необходима была постановка квалифици­рованных наблюдений за конъюнктурой. Такую задачу определило перед нами тогдашнее руководство наркомата во главе с Г. Я. Сокольниковым. В значительной мере по его инициативе Конъюнктур­ный институт сменил прописку и переместился на Ильинку, 9, в здание, которое и сейчас занимает Министерство финансов СССР.

С. К. В письме от 2 мая 1922 г., адресованном Г. Я. Сокольникову, В. И. Ленин подчеркивал, что условия «спекулятивного рынка» вызывают необходимость организации оперативного контроля за соотношением эмиссии и ростом цен.4 Можно предположить, что, пригласив Кондратьева и его коллег на работу в Наркомфин в январе 1923 г., новый нарком (а им Сокольников стал в декабре 1922 г.) тем самым выполнил указание Ленина.

А. К. Вероятно, так оно и было. Добавлю только, что В. И. Ленин, осуществив поворот страны к нэпу, прекрасно сознавал, что для управления народным хозяйством потребуется статистика, в которой наглядно отразилась бы вся дина­мика его развития. В 1921 г. по меньшей мере трижды — в письмах в Госплан, ЦСУ и редакцию газеты «Экономическая жизнь» — Ленин указывал на безотла­гательную необходимость исчисления с этой целью index-numbers по образцу заграничных. В письме от 1 сентября 1921 г. в редакцию «Экономической жизни» Ленин настаивал на «выработке index-number (числа-показателя) для опреде­ления общего состояния нашего народного хозяйства» и ежемесячной его публи­кации.5 Надо сказать, что такое внимание к индексам Ленин уделял неспро­ста, так как дело это было новое и опыта в нем не было почти никакого. Даже самое понятие «индекс» тогда еще не стало общепринятым. Правда, перед первой мировой войной бывшее Министерство промышлен­ности и торговли начало вычислять индексы оптовой торговли и печатать в «Своде товарных цен». Но это было, пожалуй, все.

С. К. В 1901 г. вышел сделанный В. И. Лениным перевод книги английских социалистов Сиднея и Беатрисы Вебб, в которой упоминалось об индексах цен А. Зауэрбека. Для русского читателя, который в ту пору практически не имел представления об индексах, В. И. Ленин снабдил перевод специальным коммен­тарием, в котором популярно разъяснил их суть.6

А. К. Н. Д. Кондратьев и его коллега по Конъюнктур­ному институту Люд­мила Марьяновна Ковальская в 1920 г. начали вычислять первый после Октябрь­ской революции, а судя по всему и в истории страны, индекс розничных цен, который был позже опубликован. С весны 1922 г. началась регулярная публика­ция индексов в «Экономическом бюллетене Конъюнктурного института». В нем сообщались индексы оптовых цен: московские большой, по 98 товарам, и малый, по 39 товарам, индексы розничных цен частной торговли.

С сентября 1921 г. по июнь 1924 г. в Конъюнк­турном институте исчислялся Всероссийский индекс «вольных» розничных цен по 15 товарам. Впоследствии этот индекс был заменен более совершенным. Публикации статистических мате­риалов сопровождал анализ конъюнк­туры, который готовили как сотрудники института, так и приглашенные с этой целью специалисты. По расхождениям большого и малого московских индексов, которые имели различный состав товаров, можно было, в частности, судить о движении относительного уровня цен промышленных и сельскохозяйственных товаров, т. е. «растворе ножниц» цен. В новом индексе цен для этого стали вычисляться специальные субиндексы по указанным группам товаров.

С. К. Работа Н. Д. Кондратьева и Л. М. Ковальской были по достоинству оценены советскими статистиками тех лет. Так, об исчислении индекса рознич­ных цен по Москве (1920 г.) и Всероссийского индекса частной торговли (1921 г.) советский экономист С. П. Бобров писал: «В условиях интенсивно падающей валюты, дезорганизо­ванного хозяйства, неналаженных аппаратов это были почти героические попытки».7

Особое значение, которое Кондратьев придавал индексам розничных цен, объяснялось тем, что он считал их для советского хозяйства тех лет наиболее чувстви­тельным индикатором конъюнктуры. При изучении динамики хозяйства капиталисти­ческих стран он, напротив, рассматривал индексы оптовых цен как более важный инструмент анализа.

А. К. Да, в значительной мере благодаря индексам розничных цен деятельность Конъюнк­турного института приобрела исключительно важное практиче­ское значение. Например, общесоюзный индекс розничных «вольных» цен вошел в систему трех основных индексов народного хозяйства СССР. В нее кроме розничного входили оптовый индекс Госплана и бюджетный индекс цен Бюро статистики труда. Последний в отличие от розничного включал только товары, входящие в паек рабочего.

Учитывая важность работы над индексом розничных цен, Наркомфин еще до перехода Конъюнк­турного института в его подчинение передавал в распоряже­ние последнему сведения местных финансовых органов. Они сообщали институту цены примерно по 50 городам. Хотя сам институт оставался при этом чисто научным учреждением, подготов­ленные им материалы часто использовались при обосновании тех или иных мероприятий экономической политики. Переход Конъюнк­турного института в Наркомфин СССР придал официальный статус практической стороне его деятельности, заметно ее усилил. При этом институт сохранил за собой реальную автономию, прежде всего в выборе направлений научных исследований.

С. К. Восхищает проницательность и научная смелость Н. Д. Кондратьева. Ведь он всерьез взялся за исследование конъюнктуры в октябре 1920 г., т. е. тогда, когда еще не предвиделся поворот от военного коммунизма к нэпу, когда, по образному выражению А. В. Чаянова, «никакой рыночной конъюнктуры, кроме сухаревской, не существо­вало».8 История возникно­вения Конъюнктур­ного института — наглядный пример того опережения, которого мы сегодня ждем от нашей экономической науки.

А. К. Не забывайте, что за годы мировой и гражданской войн, интервенции денежное хозяйство страны пришло в такое расстройство, что рост дороговизны приобрел масштабы национального бедствия. Для ученого в то время не было более ответственной задачи, чем поиск путей выхода из кризиса. Именно так понимал свой долг Кондратьев. Поэтому он не нуждался в указаниях сверху, чтобы начать изучение динамики цен. Ведь без оценки размеров бедствия, каким являлась инфляция, нельзя было определить и средства борьбы с ней.

Думаю, что и с профессиональной точки зрения Кондратьев считал, что он опоздал с организацией Конъюнктурного института. Незадолго до того в США возникло Гарвардское экономическое бюро, которое быстро выдвинулось в лидирующее в мировой науке учреждение по изучению конъюнктуры. Кондратьев создавал свой институт по типу американского. По мнению Чаянова, кондрать­евский институт уже в середине 20-х гг. работал вровень с американскими иссле­довательскими организациями.

С. К. Не менее авторитетный отзыв, относящийся к тому же времени, я нашел в Центральном государственном архиве народного хозяйства СССР, работая над архивом Конъюнктурного института. Он принадлежал Э. Вагеману, дирек­тору Берлинского конъюнктурного института. По его признанию. Конъюнктур­ный институт при Наркомате финансов «по тонкости своих методов и высоким научным достоинствам работ» представлял лучшее в Европе учреждение этого типа и не уступал исследова­тельским организациям США.9

А. К. В Наркомфине, а точнее, в его научном подразделении — Финансово-экономи­ческом бюро — Конъюнктурному институту были предоставлены весьма благоприятные возможности как для методологи­ческих, так и для текущих работ по изучению конъюнктуры. С точки зрения последних выигрыш состоял в том, что Конъюнктурный институт получил в свое распоряжение разветвленный аппа­рат губернских и уездных финорганов на местах. Благодаря этому стало возмож­ным построение нового общесоюз­ного индекса розничных цен для 35 товаров (с 1927 г. — 49 товаров), который вычислялся в двух вариантах: полном, по 101 городу раз в месяц, и сокращенном, по 40 крупнейшим городам подекадно. Сначала индекс отражал только частную торговлю, но с начала 1927 г. включил в себя цены кооперативной и государственной торговли. Наблюдение за ними и вычисление соответст­вующих индексов по Москве велись с 1924 г. Поддержка Наркомфина СССР позволила Кондратьеву расширить и укре­пить кадровый состав института. В 1923 г. в Конъюнктурный институт пришел замечательный ученый и человек Николай Сергеевич Четвериков. До этого он заведовал отделом научной методологии ЦСУ, в Госплане возглавлял работы над индексом оптовых цен. В 1926 г. Кондратьев привлек к исследованиям инсти­тута экономиста-математика с мировым именем Евгения Евгеньевича Слуцкого. В 10-е гг. он высказал оригинальные идеи в развитие теории потребитель­ского спроса В. Парето. В России идеи Слуцкого не заметили. Статья его вышла в Италии в 1915 г. Впоследствии в направлении, указанном Слуцким, хотя и независимо от него, работал известный английский экономист Дж. Хикс.

С. К. Александр Александрович, чем был вызван пересмотр методологии построения индексов розничных цен в 1924 г.? До того времени общий индекс из групповых индексов товаров вычислялся по средней арифмети­ческой без взве­шивания. Новые же индексы стали рассчитываться цепным методом как средняя геометрическая групповых индексов с установленными весами.

А. К. Придание весов товарным группам позволило существенно усовер­шенствовать индексы Конъюнк­турного института. Что касается цепного метода, то он был избран потому, что позволял замены одних сортов товаров другими, не меняя при этом ни базисных цен, ни всех предыдущих исчислений. Такие замены были неизбежны в условиях, когда цены собирались почти со всей терри­тории Советского Союза.

Использование геометрической средней в мировой практике тогда делало свои первые шаги, поэтому переход к ней стал предметом серьезного изучения. За переход к новой средней выступили Н. С. Четвериков и заведующий секцией индексов и цен института М. В. Игнатьев. Сторонником перехода являлся и я. На мой взгляд, главный недостаток арифметической и гармонических средних состоит в том, что эти средние вызывают системати­ческую ошибку соответствую­щих им агрегатных индексов. Агрегатный индекс с количествами базисного периода, приводимый к формуле средней арифметической, дает преувеличенные результаты, если между изменениями количеств и цен существует обратная за­висимость. При том же условии, практически всегда наблюдаемом, агрегатный индекс с текущими весами, преобразуемый к формуле средней гармонической, напротив, устойчиво занижает динамику цен. Одним из первых отметил это обстоя­тельство И. Фишер, который предложил свою «идеальную» формулу индекса — среднюю геометри­ческую из произведений двух упомянутых мною агрегат­ных индексов. Оба этих индекса при расчетах цепным методом накапливают присущую им ошибку. Индекс, исчисляемый по средней геометрической из груп­повых индексов, хотя и не лишен недостатков, такой грубой ошибкой не обладает. Отчасти это вызвано тем, что его веса — доли в товарообороте или потреби­тельском бюджете — менее чувствительны, чем натуральные количества, к из­менению цен.

С. К. Средняя геометрическая, а в ряде индексов в сочетании со средней арифметической, стала характерной особенностью методологии Конъюнк­турного института. Так, институт первым в стране построил индекс физического объема промыш­ленного производства. Заслуга в этом принадлежала известному советскому статистику Я. П. Герчуку.

Геометрическая средняя нашла применение и в другой системе индексов института, так называемых крестьянских индексов, которым было суждено остаться уникальным явлением в истории советской статистики. Крестьянские индексы отражали динамику продаваемых и приобретаемых крестьянами на местных рынках товаров. Эти индексы характеризовали тем самым благосостоя­ние крестьянских хозяйств и их покупательную способность. Учитывали они и цены на труд сельскохозяй­ственных рабочих. Индексы рассчитывались по восьми специализиро­ванным сельскохозяйст­венным районам в РСФСР и УССР и, таким образом, показывали относительную конъюнктуру различных отраслей полеводства и животноводства. Руководил работами над крестьянскими индек­сами заведующий секцией конъюнктуры сельскохозяйст­венного рынка И. Н. Жиркович. Институт приступил к вычислению индексов в 1925 г. С 1926 по 1929 г. они регулярно публиковались.10

Надо сказать, что институт имел свой печатный орган — «Экономи­ческий бюллетень Конъюнк­турного института». Он предназна­чался как для специали­стов, так и для широкого читателя. С 1924 г. бюллетень стал хозрасчетным изда­нием. К 1927 г. его тираж достиг значительной для того времени цифры — 2 тыс. экземпляров. Он сообщал подписчикам примерно 150 различных показателей, отражающих динамику народного хозяйства СССР, отдельных его отраслей, а также мировой экономики. Особое внимание в бюллетене уделялось ценовой статистике: от движения цен на сельскохозяйст­венные и промышленные товары, так называемых ножниц, до сопоставления цен на важнейшие товары в СССР и за границей. Печатались в нем и индексы реальной зарплаты по Москве и Совет­скому Союзу.

А. К. Конъюнктурный институт в 1923 г. начал публиковать единый экономи­ческий показатель динамики народного хозяйства, тот самый, о необходимости «выработки» которого писал В. И. Ленин в редакцию «Экономической жизни». Единый показатель вычислялся как средняя геометрическая от взвешенной определенным образом комбинации индексов. В нашем показателе их было во­семь: цены, денежное обращение, продукция тяжелой и легкой индустрии, това­рооборот, труд, торговля и грузооборот. Новизна единого показателя заключа­лась в том, что он объединял по существу разнородные динамические ряды, обладающие общим свойством — отражать главные элементы хозяйст­венной ди­намики.

Единый показатель в изданиях института первоначально назывался «эконо­мическим барометром». Название это было условным, так как индекс только констатировал, а не предсказывал конъюнктуру. В точном смысле барометр стал вычисляться М. В. Игнатьевым позднее и публиковаться начиная с 1927 г. Это был барометри­ческий показатель покупательной силы денег. Он предсказывал колебания цен частного рынка по предваряющему эти колебания движению комбини­рованной кривой, которая изображала разность между денежной и товар­ной массой. Барометр стал действовать с апреля 1924 г. Сначала он довольно точно охватывал отражение толчков выпуска денег на розничных ценах через 4 месяца. Однако в конце 1929 г. барометр «испортился» — колебания денежной массы и цен частного рынка стали происходить одновременно. Барометр созда­вался применительно к условиям первых лет нэпа, в конце же 20-х гг. характер экономики существенно изменился.

С. К. Попытаюсь расшифровать, что Вы имели в виду под условиями первых лет нэпа. Конъюнктуру в эти годы отличала ярко выраженная «восстанови­тель­ная» тенденция, которая и определила динамику хозяйства в целом. По мнению М. В. Игнатьева, она «перекрыла» проявление понижательной волны «боль­шого» цикла. Не были обнаружены в годы нэпа и циклические колебания, харак­терные для дореволю­ционного хозяйства. Однако «короткие» кризисы, по вы­ражению Игнатьева, относящиеся по типу к случайным колебаниям, не только имели место, но и переживались экономикой страны весьма болезненно.11 Эти краткосрочные колебания, а также имеющие более регулярную природу сезон­ные волны, естественно, стали основным объектом внимания при изучении конъ­юнктуры советского хозяйства.

Н. Д. Кондратьев ставил перед институтом чрезвычайно важную для того времени задачу — определить условия возникно­вения указанных колебаний, на­учиться прогнозировать их и, таким образом, нейтрали­зовать их отрицательные последствия. Что же касается «коротких» кризисов и подъемов, то их изучение непосредственным образом смыкалось с оценкой эффективности мероприятий государст­венного регулирования экономики.

А. К. Вы правы в том, что наш институт не ограничивался простым наблюде­нием за конъюнктурой. Большая личная заслуга в этом принадлежала Н. Д. Кондратьеву. В 20-е гг. он одним из первых в стране попытался соединить конъюнктуро­ведение с прогнозиро­ванием и планированием. Поколению эконо­мистов, к которому отношусь и я, к сожалению, не удалось оценить все значение этой попытки.

С. К. Н. Д. Кондратьеву принадлежал грандиозный, даже по современным представлениям, замысел создания в Советской России школы научного плани­рования и прогнозирования. Краеугольным камнем ее методологии являлся эмпирический метод — накопление и обобщение данных о развитии хозяйства и выявление с помощью методов математи­ческого анализа закономер­ностей его динамики.

Другая важная сторона методологии школы Кондратьева—признание неразрывного единства плана и рынка. Рассматривая планиро­вание как сред­ство, призванное избавить экономику от острых кризисных потрясений, Кондратьев тем не менее не рассматривал его как альтернативу, подмену рынку. Рынок в его представлении оставался адекватной средой для функциони­рования как капиталисти­ческого, так и социалисти­ческого хозяйства. Более того, Кон­дратьев считал рынок и цены, формирующиеся в соответствии с внутренними законами последнего, необходимой предпосылкой планирования, которая обес­печивала объективность информации о состоянии хозяйства.

По существу он видел назначение руководимого им института в познании законов динамики товарного производства, овладении этими законами и их ис­пользовании в интересах нового общества. Отсюда вытекала и еще одна осо­бенность методологии научной школы Кондратьева — признание роли прогноза как главного инструмента плана.

Планирование Кондратьев понимал как единый процесс составления теку­щих и перспективных планов. Научное обоснование текущих планов продолжи­тельностью до года заключалось в отработке приемов прогнозирования экономи­ческой ситуации на этот срок. Прогноз опирался на изучение динамических про­цессов краткосрочного характера. Построенный исходя из такого прогноза план включал в себя конкретные мероприятия, необходимые для его реализации, и отличался детальной проработкой его элементов. Перспективные планы имели в своей основе прогноз долговременной эволюции хозяйства. Такой прогноз учи­тывал прежде всего закономерности хозяйственной динамики с более длитель­ным периодом развития и определил лишь общие контуры будущего состояния экономики. В данной связи уместно отметить, что интерес к изучению больших циклов конъюнктуры, исследование которых возглавил в институте лично Кондратьев, носил не только академический характер. Источником этого инте­реса служили в первую очередь практические задачи, потребности создания теории долгосрочного планирования и прогнозирования.

Отстранение от должности заведующего институтом в начале 1928 г. и после­довавший за этим арест не позволили Н. Д. Кондратьеву завершить свой замы­сел. Работы Кондратьева по большим циклам, опубликованные в 1926 и 1928 гг., оказались по существу наиболее законченной частью его теории планирования и прогнозирования. В 30-е гг. эти работы принесли его автору мировое призна­ние, а изученные им долговременные колебания конъюнктуры вошли в научный оборот под названием циклов (волн) Кондратьева.

Сегодня мы по-новому оцениваем научное наследие Н. Д. Кондратьева, в том числе и его работы по планированию, в которых он призывал чутко прислуши­ваться к «органическим» тенденциям развития хозяйства.

Александр Александрович, над какими проблемами работали в институте Вы?

А. К. Я был принят в институт помощником заведующего секцией индексов и цен. Под моим контролем собирались, проверялись и систематизи­ровались цены, которые мы получали от наших корреспон­дентов. В институте были также специальные сотрудники, которые фиксировали цены на Смоленском и Суха­ревском рынках в Москве. Попутно замечу, что узнать «живую» цену товара, не купив его, было делом непростым. В институте была разработана даже специ­альная инструкция, согласно которой, кроме прочего, регистратор был обязан фиксировать не ту цену, которую ему первоначально называли, а ту последнюю цену, которую продавец выкрикивал вослед уходящему регистратору.

Мое главное назначение в институте Н. Д. Кондратьев видел в научно-мето­дической работе. Сферой моих научных интересов являлись индексы стоимо­сти жизни, т. е. индексы, которые выражали изменение денежной стоимости по­требительского бюджета. Теоретическим исследованиям в этом направлении Кондратьев придавал большое значение. От степени точности и репрезентатив­ности индексов цен потребительского бюджета зависело правильное установле­ние зарплаты, на основе этих индексов производились крупнейшие хозяйствен­ные расчеты и составлялись прогнозы.

Проблема индексов стоимости жизни была непосредственно связана с дру­гой — определением уровня потребления, так как реальное изменение стоимо­сти жизни можно измерять, сравнивая за определенный период только одина­ковые уровни потребления. В моей первой работе12 мне удалось показать недо­статки агрегатных индексов, которые недоучитывали то обстоятельство, что при изменении цен в силу эластичности спроса потребляется иная совокупность благ, а следовательно, меняется уровень потребления. Если регулировать за­работную плату в строгом соответствии с агрегатным индексом, имеющим коли­чества базисного периода, то уровень потребления у покупателя будет повы­шаться. Напротив, если предположить, что регулирование ведется с помощью агрегатного индекса, использующего веса текущего периода, то уровень потреб­ления будет падать. Эти идеи я развивал в последующих работах и прежде всего в статье, написанной в 1926 г. совместно с доктором физико-математиче­ских наук С. С. Бюшгенсом.13

Н. Д. Кондратьев поощрял интерес сотрудников института к фундаменталь­ным проблемам. В частности, занимаясь теоретическими основами построения индексов стоимости жизни, я начал применять аппарат кривых безразличия. Свои выводы я изложил в нескольких докладах в институте. Следуя за В. К. Дмитриевым и М. И. Туган-Барановским, я считал плодотворной идею диалектического синтеза теории трудовой стоимости с теорией предельной полезности. Так, с одобрения Н. Д, Кондратьева в планах института появилась тема «Теория индексов покупательной силы денег в свете учения К. Маркса». Довести эту работу до публикации я не успел.

С. К. Чем измеряется уровень потребления, иначе говоря, полезность данного набора товаров?

А. К. Измерить уровень потребления в каких-либо натуральных единицах невозможно. Я рассмат­риваю его как функцию количеств потребленных товаров. Между двумя уровнями потребления существуют только три соотношения: либо неравенства «больше», «меньше», либо равенство. В математике такие соотно­шения называются частичным упорядочением, специальным видом которого является булева алгебра. В свое время я касался вопроса о возможностях исполь­зования ее наряду с уже известными областями применения — в математиче­ской логике и теории вероятностей — также и в теории потребления.14 В 30-е гг. много сделал для развития булевой алгебры советский математик В. И. Гливенко. Умер он рано, в 40-е гг., и работы его экономистам-математикам малоиз­вестны.

С. К. Александр Александрович, как Вы оцениваете период работы в Конъюнк­турном институте с научной точки зрения?

А. К. По прошествии более 60 лет с той поры думаю, что этот период научной деятельности был исключительно плодотворным. В изданиях Конъюнктурного института были опубликованы мои важнейшие работы. Они были высоко оце­нены коллегами по институту и Финансово-экономи­ческому бюро Наркомфина. Их отметил и один из наиболее авторитетных в 20-е гг. экономистов проф. В. Я. Железнов. Но все-таки не было того, что я как молодой ученый с нетерпе­нием ожидал. Те важные вопросы, которые были подняты в моих статьях 1924 и 1926 гг., предметом серьезного обсуждения так и не стали. В конце 20-х гг. меч­тать об этом уже не приходилось. Например, моя написанная с С. С. Бюшген­сом статья удостоилась только того, что ее назвали «математизи­рованной бем-бавер­киадой». В вопросе о том, какими должны быть советские индексы цен, утвердилась волевым порядком одна точка зрения. Полагаю, что давно пришло время вернуться к обсуждению вопросов, дискуссия по которым была закрыта, не начавшись.

С. К. Александр Александрович, известно, что Ваши исследо­вания, выпол­ненные в Конъюнк­турном институте, положили начало целому направлению в мировой индексологии. Ваше имя стало известно зарубежным экономистам в 20-е гг.?

А. К. Это произошло не сразу. Первым, в конце 20-х гг., на мою статью 1924 г. обратил внимание профессор Берлинского университета В. фон Ворткевич, выходец из России. Затем ее заметил швейцарец Г. Штеле, а американец Г. Шульц, знавший русский язык, рекомендовал ее для журнала «Эконометрика», где она вышла в английском переводе в январе 1939 г. Мою работу 1926 г., по-видимому, впервые отрецензировал канадец с русскими корнями Э. Диверт в 70-х гг.

Также в «Эконометрике» в 1937 г. вышел и перевод статьи Е. Е. Слуцкого «Сложение случайных причин как источник циклических колебаний», которая впервые была опубликована в трудах Конъюнктур­ного института в 1927 г. Эта работа Слуцкого была оценена на Западе как крупное научное открытие, и с тех пор о нем знает каждый экономист-математик.

С. К. Если путь к зарубежному читателю в 30-е гг. для многих исследований Конъюнктурного института, подготовленных в 20-е гг., оказался непрост, то их возвращение к советскому читателю растянулось на десятилетия. Причудливо сложилась судьба работы сотрудника института Тимофея Ивановича Райнова, в которой он впервые в мировой науке исследовал длинные волны в сфере науч­но-технических изобретений. В расчетной части работы большую помощь Райнову оказал Четвериков. Райнов сделал доклад на эту тему в Комакадемии в 1927 г., но результаты его исследования опублико­ваны не были. Работа, в которой были заложены основы современной наукометрии, сохранилась только в английском переводе, так как была напечатана в международном журнале «Изис» в 1929 г. Наконец, в 1983 г. русский перевод в сокращенном виде опубли­ковал журнал «Вопросы истории естествознания и техники». Однако из статьи было исключено то, что составляло суть исследования — длинные волны в научной активности.

До сих пор у нас широко распространено убеждение, что первая школа эко­номистов-математиков сложилась в СССР только в 60-х гг. Очевидно, что эта датировка устарела, так как отражала установку замалчивать многие достиже­ния экономической науки до «великого перелома».

Не вызывает сомнения, что экономисты, группировавшиеся вокруг Конъюнк­турного института, представляли советскую экономическую науку. Что ка­сается Конъюнктурного института, то он, как советское учреж­дение, в своей деятельности руководствовался решениями партий­ных и государственных орга­нов, коллегии Наркомфина СССР. Заведую­щий институтом непосредст­венно отчитывался перед начальником Финан­сово-экономи­ческого бюро Наркомфина. С 1924 по 1928 г. им являлся старый большевик, член партии с 1902 г., экономист по образова­нию М. Г. Бронский. В 1917 г. Вронский принимал участие в орга­низации переезда В. И. Ленина в Россию из эмиграции. В 1928 г. по обвинению в покровительстве «буржуазным» экономистам и использовании их рекоменда­ций в период рекон­струкции народного хозяйства был смещен с должности, а позднее репрессирован.

В годы нэпа Конъюнктурный институт играл большую роль в экономической жизни страны. Эта роль не исчерпывалась подготовкой статистических публи­каций. Огромный авторитет институту принесли научно-консульта­ционные работы. Его сотрудники ежегодно готовили свыше 100 справок и записок по спе­циальным заданиям ЦК ВКП(б), ВЦИК, ИККИ, ЦКК, ВСНХ, Комцесскома и других организаций. В Конъюнктурный институт, о чем говорят архивные доку­менты, обраща­лись прежде всего за консультациями по вопросам о состоянии в прошлом и настоящем хозяйства капиталистических стран и нашего хозяйства, его отдельных секторов и отраслей, прогноза конъюнктуры, оценки прове­денных или предпола­гаемых мероприятий экономи­ческой политики. Материалы института в разное время использовали в своих публичных выступлениях Н. И. Бухарин, Ф. Э. Дзержинский, М. И. Калинин, Л. Б. Каменев, Л. Д. Троцкий. Этот список далеко не окончательный и может быть, я думаю, продолжен. О доверии к Н. Д. Кондратьеву свидетельствует и то, что он, не будучи членом партии, являлся ответственным редактором двух периодических изданий по экономике — «Экономи­ческого бюллетеня Конъюнктурного института» и жур­нала «Вопросы конъюнктуры». Причем идею издания последнего журнала в 1925 г. поддержал в своем письме, адресованном коллегии Наркомфина, Н. И. Бухарин.

А. К. Это письмо сыграло свою роль в принятии коллегией решения об изда­нии «Вопросов конъюнктуры». Так сложилось, что появлению на свет своей статьи 1926 г. я в немалой степени обязан Н. И. Бухарину.

С. К. О прочном положении Конъюнктурного института в середине 20-х гг. как одного из крупнейших научных центров страны говорит и такой факт. Через Н. С. Четверикова Н. Д. Кондратьев в 1926 г. начал переговоры о возвращении на родину известного ученого-статистика А. А. Чупрова, эмигрировавшего вско­ре после революции. В одном из писем Четвериков писал Чупрову: «...Николай Дмитриевич Кондратьев... поставил мне вопрос о возможности Вашего возвра­щения в Москву; Конъюнк­турный институт сейчас стоит прочно, несмотря на не­которую конкуренцию со стороны госплановского Конъюнк­турного совета; усло­вия работы в нем сейчас приемлемы вполне, никакого малейшего насилия над исследова­тельской совестью нет. Опубликование результатов также возможно, как Вы в этом убедитесь, когда получите первый номер "Вопросов конъюнктуры"... Вопрос о ежегодном выезде за границу можно будет, вероятно, поставить как основное условие.

Несомненно, в институте вы найдете штат сотрудников, каких вряд ли смо­жет выставить какое-либо второе учреждение в России; сотрудников, которые от всей души работают над самыми мучительными подчас заданиями. Самые задачи на Ваше полное усмотрение: любое экономико-статистическое исследова­ние найдет свое место в системе работ института, да и центральная его задача — изучение взаимной связи хозяйственных показателей — так безбрежно широка... Само собой разумеется, что вся техническая работа по налаживанию вычислений Вас не коснется, свободная преподава­тельская работа возможна впол­не... Минусы: всегда все у нас "под ударом", нет ничего незыблемого, нет таких установлений, таких штатов, таких планов, которых существование не подле­жало бы ведению стохастики. Но повторяю, что относительно положение Конъюнк­турного института и лично Н. Д. Кондратьева весьма устойчиво. Это до не­которой степени относится и к выездам за границу... Не скрою, что, по мнению весьма сведущего лица, мнением которого Вы имеете все основания дорожить, "лучше, если возможно, подождать еще хоть год"».15.

Надо полагать, что Н. Д. Кондратьев был хорошо знаком с предостереже­нием «сведущего лица», которое оказалось пророческим. Но подстраиваться под такую «конъюнктуру», менять в соответствии с ней свои научные взгляды он не стал.

А. К. «Стохастику», о которой писал Н. С. Четвериков, нельзя было не почув­ствовать. Мне самому довелось присутствовать в начале 1925 г. в Наркомземе СССР на отчете Н. Д. Кондратьева о его поездке за границу. Реакция зала на доклад Кондратьева, в котором говорилось об успехах фермерского хозяйства в США, была неоднозначной. Свое неприятие услышан­ного мой сосед выска­зал достаточно ясно: «Мели, мели, Емеля, пришла твоя неделя».

С. К. Со второй половины 1927 г. положение Конъюнктур­ного института резко изменилось. Вместе с утверждением курса на свертывание нэпа и переходом к админи­стративно-командным методам управления экономикой направление исследований Конъюнк­турного института было признано «буржуазным» и «вредным». С этого времени практически все исследо­вания, выходившие из стен Конъюнк­турного института, получали негативную оценку. Не осталась незамечен­ной и острая критика Н. Д. Кондратьевым и другими сотрудниками инсти­тута, а также научными силами Финансово-экономи­ческого бюро Наркомфина СССР ошибочных предпосылок, заложенных в проект первого пятилет­него плана. В своих статьях и многочислен­ных публичных выступлениях Кон­дратьев доказывал, что сверхвысокие темпы (в ходе реализации плана они еще несколько раз корректиро­вались в сторону повышения) развития тяжелой инду­стрии неизбежно приведут к разбаланси­рованности эконо­мики, подрыву внут­реннего рынка, а значит, разрыву экономического союза рабочего класса и крестьянства, неизбежному усилению админи­стра­тивного диктата в эко­номике.

Кампания политических обвинений против заведующего институтом нача­лась в середине 1927 г. Сигналом к ней послужила статья Г. Е. Зиновьева, опуб­ликованная в 13-м номере журнала «Большевик». Статья называлась «Мани­фест кулацкой партии» и изображала Н. Д. Кондратьева лидером некой партии, получившей «реальное политическое влияние в некоторых важнейших наших государст­венных органах». Предложения Кондратьева по исправлению допу­щенных крайностей экономической политики, призывавшие по существу вер­нуться к ленинской концепции нэпа, были квалифици­рованы Зиновьевым как программа «реставрации капитализма».

Статья Зиновьева появилась накануне июльского Пленума ЦК и ЦКК ВКП(б), который должен был рассмотреть вопрос о пребывании ее автора в пар­тии за участие в оппозиционной деятельности. Избрав мишенью своей критики «буржуазного» профессора Н. Д. Кондратьева, Зиновьев стремился не только восстановить свою репутацию, но и направлял удар против «правых» в партии, и в первую очередь против» Н. И. Бухарина. В примечании к статье редакция «Большевика» заверила читателя, что существование кулацкой партии является преувеличением автора публикации. Однако пущенный Зиновьевым в оборот фантом несуществующей партии оказался реально способным в атмосфере тех лет управлять судьбами людей.

Работая над архивом Конъюнктурного института, я имел возмож­ность наблю­дать, как со второй половины 1927 г. подпись заведующего перестала фигу­рировать в официальных документах, направлявшихся институтом в вышестоя­щие инстанции. Развязка последовала в начале 1928 г. Сначала, в апреле, Н. Д. Кондратьев был отстранен от руководства институтом и переведен в долж­ность консультанта, а затем уволен из Наркомфина СССР. С 1 июля 1928 г. прекратил свое существование и Конъюнктурный институт как подразделение Наркомфина СССР.

Решение об отстранении Н. Д. Кондратьева от заведования Конъюнк­турным институтом, а затем передача самого института из Наркомфина СССР в ЦСУ являлось чисто политическим решением; Тем не менее в постановлении СНК СССР от 8 мая 1928 г. эта передача мотивиро­валась необходи­мостью концентра­ции статистических исследо­ваний в стране. И в этом вопросе, пожалуй, стоит разобраться. Александр Александрович, известно, что наряду с Конъюнктурным институтом работа над индексами цен велась в ЦСУ, Госплане, Центросоюзе, ВСНХ. Была ли объективная необходимость в концентрации усилий в этой об­ласти?

А. К. Сама идея индексов цен достаточно ясна и проста, однако имеется мно­го различий в методах их построения. Нельзя забывать, что любой индекс — это только модель, которая с разной степенью приближения отражает реальное движение цен. С этой точки зрения тот «статисти­ческий» плюрализм, который существовал в 20-е гг., был вполне уместен.

Отмечу и такую немаловажную деталь. Одновременное и независимое друг от друга собирание разными учреждениями сведений о ценах и вычисление индексов является необходи­мым способом проверки и обеспечения достоверности статистического материала. В 20-е гг. рассчитывалось несколько индексов цен и любое заинтересованное лицо могло получить исчерпывающую информацию о методах их построения, наборе товаров, характере регистрируемых цен и т. д. в открытой печати. Справочный материал такого рода об индексах Конъюнктур­ного института был опубликован по меньшей мере трижды.16

С. К. Современный индекс цен рассчитывается по единой методологии, но как конкретно, думаю, не знает большинство специалистов.

А. К. Выскажу и такое соображение. Универсального индекса цен, годного на все случаи жизни, по-видимому, быть не может. Между учреждениями, кото­рые в 20-е гг. рассчитывали самостоятельно свой индекс, существовало опреде­ленное разделение труда. Оно диктовалось различным целевым назначением ин­дексов. Индексы розничных цен Конъюнктурного института, например, предна­значались для того, чтобы с максимальной оперативностью охватить картину меняющейся конъюнктуры хозяйства. Именно за это качество они высоко цени­лись. В интересах оперативности наблюдение велось за сравнительно небольшим набором товаров, наиболее представительных для товарооборота. В ЦСУ индекс розничных цен рассчитывался по более широкому набору товаров. Однако тем требованиям, которые предъявлял Наркомат финансов к «конъюнктурным» индексам, он не отвечал. Централизация работы над индексами в одном учрежде­нии, конечно, нарушила сложившееся разделение труда.

Что касается судьбы Конъюнктурного института, то его перевод в ЦСУ не способствовал укреплению тех исследований, которые в нем велись, а фактиче­ски привел к их свертыванию, так как была прервана его связь с финансовыми органами на местах. В ЦСУ институт просущест­вовал чуть больше года, некото­рое время им заведовал известный советский статистик П. И. Попов. В конце 1929 г., незадолго до преобразования ЦСУ в управление Госплана СССР— ЦУНХУ, институт расформировали.

С. К. Напрасно Н. Д. Кондратьев и его коллеги пытались доказать очевидную нецелесообразность решения о передаче института в ЦСУ. Прежде всего ими критически оценивалась сама идея централизации статистических исследований в стране. В служебной записке института говорилось: «Работа двух учреждений (ЦСУ и Конъюнктурного института. — С. К.) над проблемой оценки конъюнк­туры обеспечивает их взаимный контроль и критику как методов работы, так и источников сведений. Что касается параллелизма в области научных работ, то вопрос этот в настоящее время по существу даже не стоит, ибо Конъюнктурный институт является единственным учреждением, ведущим в крупном масштабе научно-исследова­тельскую работу в области научной конъюнктуры».17

Перевод в ЦСУ означал прекращение важнейших работ института, так как они не могли быть выполнены вне Наркомфина СССР, нарушались и сложив­шиеся связи института с Финансово-экономи­ческим бюро банков. В свою оче­редь ЦСУ в этот период не было подготовлено к развертыванию дополни­тельных исследований: «Исчисление крестьян­ских индексов в ЦСУ не производится и не может быть в ближайшем будущем там налажено, — отмечалось в той же запи­ске института, — ввиду того что значительное сокращение штатов, произведен­ное в ЦСУ, заставило его отказаться от подготовки новых работ».18

Александр Александрович, как сложилась Ваша судьба после ликвидации Конъюнктур­ного института?

А. К. После 1929 г. я был вынужден оставить работы над построением индек­сов цен. Конъюнктурные исследования в стране были прекращены, а многочис­ленные отделы конъюнктуры в различных ведомствах упразднены. Мне был уго­тован ярлык «не нашего человека» и «ученика вредителя». Людей с таким ярлы­ком последними принимали на работу и первыми увольняли, избавляясь от них при первой же возможности, например сокращениях аппарата. Я в 30-е гг. испы­тал на себе, что такое безработица, жизнь в атмосфере недоверия и устойчивых предубеждений. К работе в центральных научно-исследовательских учрежде­ниях экономического профиля я вернулся в 1945 г., тогда же защитил кандидат­скую диссертацию. Моя судьба сложилась вполне благополучно по сравнению с судьбой многих моих товарищей по Конъюнктур­ному институту. Полагаю, что я избежал репрессий, потому что считался не экономистом, а математиком-прикладником, а использование математических методов в экономике не состав­ляло большого преступления. В институте я не был лично близок к Н. Д. Конд­ратьеву.

С. К. Расскажите о тех преследованиях, которым подвергались Ваши коллеги по институту.

А. К. О судьбе многих из них мне почти ничего не известно. Люди исчезали, и потом появлялись через много лет, некоторые больше не возвращались. Первым, еще в 1928 г., арестовали С. Ш. Меклера. После увольнения Н. Д. Кондратьева он работал заведующим Бюро финансовой конъюнктуры Наркомата финансов. Меклера объявили шпионом и сослали на Соловки. После ареста Кондратьева в 1930 г. были приговорены к высылке или заключению в лагерь сроком от 2 до 4 лет Н. С. Четвериков, бывший помощник заведующего институтом И. Н. Леонтьев, а также Я. П. Герчук, А. Л. Вайнштейн, В. А. Ревякин, Г. С. Кустарев, В. Э. Шпринк, сотрудники секции сельскохозяйственного рынка Н. И. Жиркович и И. Н. Озеров. Во время второй волны репрессий в 1937–1938 гг., как я узнал недавно, были расстреляны Н. Д. Кондратьев, А. А. Карпов, И. О. Дик; В. Э. Шпринку смертная казнь была заменена 25-летним заключе­нием. Второй раз к заключению в лагерь в это же время был приговорен Н. С. Четвериков. В начале 1941 г. исчезла Л. М. Ковальская. В молодости она участвовала в револю­ционном движении в группе с Н. И. Бухариным, и это, видимо, послужило поводом для ареста. Как сложилась ее судьба, мне неизвестно.

Репрессии коснулись не всех научных сотрудников Конъюнк­турного институ­та, однако большинству из них пришлось так или иначе оставить избранную сферу деятельности. Даже если представить, что Н. Д. Кондратьев не был бы арестован и осужден, то и тогда он вряд ли смог бы остаться экономистом. От него потребовалось бы отречение от самого себя, своих взглядов, чего, я думаю, он никогда бы не сделал.

Ушел из экономики М. В. Игнатьев. Он стал крупным специалистом по био­метрии, доктором биологи­ческих наук. Т. И. Райнов занимался в Конъюнктур­ном институте проблемами экономического равновесия, после 1930 г. он целиком посвятил себя изучению истории науки. Е. Е. Слуцкий стал широко известен у нас своими работами по математике, однако мало кто сейчас знает, что Слуц­кий был и серьезным экономистом. Очень немногие мои коллеги, которые про­шли лагеря и ссылки, смогли продолжить свои исследо­вания в области эко­номики. Здесь я должен отметить прежде всего А. Л. Вайнштейна, который в 60-е гг. завершил свои работы по проблемам националь­ного богатства и дохода, начатые еще в Конъюнк­турном институте. Вернулись к научной работе Н. С. Четвериков и Я. П. Герчук.

С. К. Н. Д. Кондратьев и многие его коллеги были осуждены по сфабрико­ванному делу о «Трудовой крестьянской партии», вождем которой был назван Кондратьев. Организаторы процесса для расправы над ученым и его школой воспользо­вались, не мудрствуя лукаво, уже готовой схемой обвинения, предло­женной в свое время Г. Е. Зиновьевым, но, что называется, довели дело до логического конца. Чудовищная нелепость обвинения заключалась в том, что на Кондратьева и других «вредителей» была возложена ответствен­ность за провалы в экономике, к которым те не имели ни малейшего отношения. А ведь именно они предсказывали возможность таких провалов и предостерегали от них, когда ситуация могла быть еще исправлена. Громкими процессами И. В. Сталин и его окружение одновременно решали несколько задач. Во-первых, нейтрализовать потенциаль­ных критиков администра­тивной системы хо­зяйствования, во-вторых, направить в выгодное для себя русло недовольство упавшим жизненным уровнем населения, в-третьих, создать в стране атмосферу страха.

Гонениям подверглись не только сотрудники Конъюнк­турного института, но и методы расчета индексов, которые составляли достиже­ния научной школы Н. Д. Кондратьева.

Критический анализ, необходимый науке, из инструмента ее развития превратился в конце 20-х гг. в свою противопо­ложность. Исходная предпосылка критики — якобы «буржуазная» методология индексов порочна по своему существу — оказалась одновременно и результатом, конечным выводом любого исследования. Круг замкнулся. Само конкретное содержание критики опре­делялось уже квалификацией исполнителей. В чем только не обвиняли Н. Д. Кондратьева, М. В. Игнатьева, Я. П. Герчука, И. Н. Жирковича и др. Были здесь обвинения и в мистицизме и идеализме.19 С. Г. Струмилин называл индексы розничных цен Конъюнктур­ного института «спекулянтскими», за крестьянскими индексами отрицал экономический смысл.20 Со студенческих лет статистикам внушалось, что формула И. Фишера несет в себе идеологически вредный буржуазный смысл и совершенно ненаучна. Рецидивы такой критики можно было встретить в статистической литературе еще в 60-х гг.

В разоблачениях «ненаучного» характера индексов Конъюнк­турного института участвовали и бывшие его сотрудники.21 На фоне потока публикаций, в которых институт и его заведующий упоминались исключительно с уничижи­тельными эпитетами, выделялась Ваша, Александр Александрович, статья «Экономическая конъюнктура», опублико­ваная в 51-м томе Энциклопеди­ческого словаря «Гранат» в 1933 г. В ней была предпринята попытка обобщить мировой опыт конъюнк­туро­ведения, нарисовать объективную картину деятельности Конъюнк­тур­ного института Наркомфина СССР.

А. К. Не стоит переоценивать значение этой статьи, учитывая время, когда она писалась. Словарь «Гранат» тогда доживал свои последние дни, и моя статья повлиять на общую тональность публикаций о Конъюнк­турном институте, естественно, не могла.

Конечно, же, разделение индексов цен на марксистские и буржуаз­ные абсурдно. Агрегатный индекс с весами текущего периода, объявленный, у нас высшим достижением марксистской индексологии, например, успешно служил официальной итальянской статистике во времена Муссолини. Я уже говорил о недостатках агрегатной формулы с переменными весами, главный из кото­рых — системати­ческая ошибка в сторону занижения динамики цен. При использовании цепного метода происходит накопление этой ошибки.

Агрегатный индекс с переменными весами верно отражает динамику цен только в хозяйстве, где существует строгое, «казарменное» нормирование продуктов и полностью отсутствует связь между их количествами и ценами. Но такая связь сохранялась всегда, даже у нас в 30-е гг., когда эта формула индекса по настоянию В. Н. Старовского и Б. С. Ястремского была признана единственно правильной. В современной экономике, где выбор потребителя весь­ма широк, где не обузданы инфляционные процессы, агрегатный индекс с переменными весами сильно искажает динамику цен.

Полагаю, что публикуемый у нас индекс розничных цен никак не учитывает и исчезно­вение из товарооборота дешевых товаров при сохранении твердых цен. Когда подобные процессы проявили себя в конце 20-х гг., Конъюнк­турный ин­ститут рассматривал вопрос о введении в индекс, отражающий общий уровень цен, поправки, учитывающей вероятность приобретения товаров по данным ценам.

С. К. С 1927 г. у нас начала складываться администра­тивно-командная эко­номика. Как изменились в этих условиях методы изучения конъюнктуры? Расскажите, в частности, об индексе «особо чувстви­тельных к инфляции» товаров, которые институт планировал вычислять со второй половины 1927 г.

А. К. В условиях строгого контроля за ценами частной торговли или жесткой их фиксации в обобществленном секторе наблюдение за конъюнк­турой стано­вилось все более затрудни­тельным. Свободными от регулирования оказались главным образом товары не первой необходи­мости, «условно-роскошные», как мы их называли. Они в наибольшей степени отвечали целям конъюнктурных исследований. В этот разряд нами было включено 28 продовольст­венных и 29 не­продовольст­венных товаров. Индекс вычислялся по Москве. Потом индекс «условно-роскошных» товаров стал предметом особых нападок на Конъюнктур­ный институт, важным доказатель­ством его «буржуазности».

Периодический товарный голод и связанное с ним отсутствие достаточно развернутого ассортимента товаров создавали дополни­тельные трудности для обработки динамических рядов цен. С весны 1928 г. в «Экономическом бюлле­тене» стал публиковаться своеобразный показатель дефицитов — число интерполи­рованных товаров в индексе цен, т. е. товаров, цены на которые реально не фиксировались из-за их отсутствия в продаже, а условно вводились в индекс. Были предложения вычислять специальный индекс очередей, но до практи­ческого воплощения этой идеи дело не дошло.

Продолжу свою мысль. Нужно отбросить многие предрассудки, прежде всего подозритель­ность в отношении западного опыта, и внима­тельно изучить миро­вые достижения в области индексологии. От этого престиж советской науки, которая длительное время пребывала в самоизоляции, только выиграет. У Н. Д. Кондратьева можно поучиться той настойчи­вости, с которой он искал и исполь­зовал все лучшее, что появлялось за рубежом. Он считал свои исследо­вания частью мировой экономи­ческой науки и гордился тем, что поставил советскую конъюнк­турную статистику на уровень лучших мировых достижений.

С. К. Эту гордость, должен сказать, не могли скрыть сухие строки официаль­ных документов Конъюнк­турного института. Приведу выдержку из справки, подготов­ленной в 1926 г. В ней Н. Д. Кондратьев как крупное достижение Конъюнк­турного института выделял то обстоятель­ство, что «благодаря признанному за ним научному авторитету удалось поставить в иностранной экономической печа­ти информацию о хозяйстве СССР на один уровень с информацией о главных странах мира». «Особо следует подчеркнуть, — продолжал Кондратьев, — что при этом сведения, сообщаемые институтом для иностранной печати, пе­чатаются без всяких изменений, чем достигается правильная информация заграницы о нашем хозяйственном положении».22

Начиная с 1926 г. ежемесячные и квартальные статистические обзоры Конъюнктурного института, характеризовавшие состояние советской экономи­ки, начали регулярно перепечатываться в журналах Лондонской экономической школы, а затем Английского статистического общества, а также в бюллетене Федерального резервного бюро США. В 1926 г. в журнале Лондонской экономи­ческой школы подобные обзоры охватывали только такие страны, как Англия, Франция, Италия, Германия, США и СССР.

Сводки данных об экономической конъюнктуре советского хозяйства, подготов­ленные институтом Наркомата финансов, публико­вались в статисти­ческих сборниках многих европейских стран и США, а также в документах Лиги наций. Все это являлось безусловным успехом молодой советской науки.

Было чем гордиться и самому Н. Д. Кондратьеву, выходцу из многодетной крестьянской семьи, который своим трудом и талантом «пробился», по его собственным словам, «от сохи до профессорской кафедры». Закончив Петро­градский университет в годы войны, молодой ученый за короткий срок стал мировой величиной в науке. При жизни Кондратьева были переведены на ино­странные языки все значительные его статьи. Он был избран членом семи экономи­ческих и статистических обществ в США и Великобритании. Входил в ред­коллегию американ­ского научного журнала по общественным наукам. Был лично знаком или состоял в переписке с крупнейшими экономистами своего времени: У. Митчеллом, А. Бернсом, С. Кузнецом, Э. Янгом, У. Персонсом, И. Фишером, Дж. М. Кейнсом, А. Боули, А. Афталионом, В. фон Борткевичем, Э. Вагеманом, У. Риччи.

Н. Д. Кондратьев ничуть не преувеличивал, когда определил в качестве одной из целей, стоящих перед институтом, «стремление занять определенное место среди наиболее авторитетных научно-экономических учреждений главных стран, чтобы в своей специальной области демонстри­ровать участие СССР в ре­шении вопросов, занимающих мировую экономи­ческую мысль».23 Как тут не за­метить, что о глобальных проблемах, ответственность за которые несет совет­ская экономическая наука, мы вспомнили только в 80-е гг.!

А. К. Мне кажется, что до самого последнего времени нормальным отно­шениям с коллегами на Западе мешала наша претензия на то, что мы обладаем каким-то особым секретом, которого нет у них, и его отсутствие обесценивает все, что они делают. Мы, конечно же, привыкли к вызывающей риторике, порой сами ее не замечаем, что нередко ставит нас в неловкое положение. Однажды я получил письмо от одного исследователя из ФРГ. Завязалась переписка, которая неожиданно прерва­лась, — я послал одну из своих последних публика­ций, в которой содержались привычные для нас, но противоречащие научной этике штампы.

С. К. Совсем недавно, в 1987 г., в Великобритании вышел четырехтомный словарь «НьюПэлгрэйв»,24 одна из наиболее автори­тетных энциклопедий по экономи­ческим наукам. Среди немногих советских экономистов, упомянутых в нем, трое сотрудников Конъюнктур­ного института. А именно в словаре были помещены статьи, посвященные творчеству Н. Д. Кондратьева, Е. Е. Слуцкого, А. А. Конюса. Все это свидетельствует о высоком международном авторитете, который снискал Конъюнктурный институт Наркомфина СССР, а в его лице и вся советская экономическая наука 20-х гг. Есть о чем призадуматься эконо­мистам 90-х гг.

В заключение нашей беседы позвольте, Александр Александрович, побла­годарить Вас за рассказ о Конъюнктурном институте, который приблизил нас к такому далекому, но сегодня во многих отношениях близкому для нас времени. Ваши воспоми­нания смогли оживить скупые строки архивных документов, уста­новить детали, которые, казалось, были навсегда утрачены.

А. К. «На старости я сызнова живу, минувшее проходит предо мною», — так, кажется, сказал поэт. Хочется поблагодарить Вас и Ваших коллег, взяв­шихся всерьез за изучение закрытых прежде или односторонне освещав­шихся страниц истории нашей экономической науки. Думаю, многое из того, что было давно и несправедливо забыто, может стать полезным сегодня. Я всегда прекрасно сознавал цену тем обвинениям, которые послужили основой для осуждения Н. Д. Кондратьева и его сотрудников. Я рад, что дожил до того вре­мени, когда этот выдающийся ученый реабилитирован.

 

 

Примечания

1 Shumpeter I. History of economic analysis. N. Y., 1954. 1157–1158.

2 Понятие «школа Кондратьева» получило широкое хождение в конце 20-х гг. и являлось своего рода ярлыком, а по существу обвинительным вердиктом «вредителям» и «проводникам классово чуждой линии» в деле коллективизации и индустриализации. Школа Кондратьева в этом смысле была собирательным понятием, под которое подпадали агрономы с дореволюционным стажем, земские статистики, инженеры из «бывших» и другие «спецы», которые могли в любой момент быть разоблачены как члены мифических контрреволюционных партий, бюро, союзов. Историкам науки еще предстоит выяснить, почему именно Н. Д. Кондратьев был избран организаторами фальсифицированных процессов на роль главы несуществующей «Трудовой крестьянской партии». В данном случае речь идет о школе Кондратьева в научном смысле, институционально сложившейся вокруг Конъюнктурного института в Москве.

3 Бруцкус Борис Давидович (1874–1938) – русский экономист, профессор. После революции редактировал журнал «Экономист». В 1922 г. был выслан из страны.

4 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 178.

5 Там же. Т. 44. С. 114. См. также: т. 52. С. 214; т. 53. С. 122–123.

6 Ленинский сборник. М., 1980. Т. 39. С. 20.

7 Бобров С. П. Индексы Госплана. М. 1925. С. 22.

8 Чаянов А. В. [Рец. на кн.: Вопросы конъюнктуры / Под ред. Н. Д. Кондратьева. М., 1925] // Наука и искусство. М. 1926. № 1. С. 254.

9 ЦГАНХ СССР, ф. 7733, оп. 5, д. 71б, л. 123 об.

10 Там же, л. 17.

11 Игнатьев М. В.: 1) Конъюнктура и цены. М., 1925. С. 74—75; 2) Конъюнктура // Финанс. эн-цикл. 2-е изд. М.; Л., 1927. Стб. 656–657.

12 Конюс А. А. Проблема истинного индекса стоимости жизни // Эконом. бюл. Конъюнктурного ин-та. М. 1924. № 9–10.

13 Конюс А. А., Бюшгенс С. С. К проблеме покупательной силы денег // Вопросы конъюнктуры. М., 1926. Т. 2.

14 Конюс А. А. Определение математической вероятности в связи с ее применением в экономике // Методы экономических обоснований планов развития внешнеэкономических связей. М., 1984.

15 Отдел редких книг и рукописей Библиотеки им. М. Горького (МГУ), д. 16, карт. 24.

16 Игнатьев М. В. Конъюнктура и цены. С.97–143; Кохн М. П. Русские индексы цен. М.; Л., 1926. С. 166–177; Динамика цен советского хозяйства. М., 1930. С. 92–173.

17 ЦГАНХ СССР, ф. 7733, оп. 5. д. 71б, л. 84 об.

18 Там же, л. 104–105.

19 Статистика: Учебник для вузов / Составлен бригадой под руководством В. И. Хотимского. М.; Л., 1932. С.391.

20 Струмилин С. Г. На плановом фронте. М., 1980. С. 248—249.

21 См., например: Конъюнктура // БСЭ. 1-е изд. М., 1931. Т. 34. Стб. 188–189; Батуев М. И. Индексы продукции и экономические барометры капиталистических стран. М.; Л., 1941. С.111–112.

22 ЦГАНХ СССР, ф. 733, оп. 3, д. 1248, л. 39.

23 Там же.

24 The New Palgrave. A dictionary of economics. London, 1987.

 

 

Источник: С.Л.Комлев. Конъюнктурный институт (судьба научной школы
Н. Д. Кондратьева) // Репрессированная наука, Л.: Наука, 1991, с.163–180.

 


* 5 апреля 1990 г. А. А. Конюс скончался.